Закон, изданный 2 мая 1833 г., запрещал «раздельно от семейств, как с почвой, так и без почвы, продажу крепостных людей по большому счету и уступку их по дарственным записям в посторонние руки. Семейством же, не подлежащим раздроблению, — гласил закон, — вычислять отца, мать, из детей их сыновей неженатых и дочерей незамужних».
Закон данный, но, систематически нарушался помещиками. Нам известен бесчисленный последовательность случаев «разделения» при продаже семей.
В начале ХIХ века при продаже людей купчая писалась следующим образом: «Реализована мною, продавцом, девка Матрена Лукина, за 100 руб. асс. А та моя девка, опричь такого-то, никому не реализована и не заложена и ни в каких крепостях ни у кого ни в чем не записана и не укреплена и в приданых ни за кем не дана.
А буде кто у него либо у жены либо у детей ево в той девке начнёт вступаться по каким-нибудь крепостям либо по чему-либо ни имеется и мне, продавцу, и детям моим — его, такого-то, и детей его от всяких крепостей очищать и убытка ни до какого именно не доводить. А что ему и детям его, от кого ни имеется, моим неочищением учинятся какие конкретно убытки — и ему и детям его взять на мне и на детях моих те собственные 100 руб. и убытки сполна».
Кроме наследования-и купли продажи, главных способов перехода права собственности на крепостных, их кроме этого дарили. Так, С. Л. Пушкин, папа поэта, подарил собственной крестнице, малолетней дочери собственного управляющего Пеньковского, крепостную Пелагею Семенову, как «верноподданную».
В те времена, говорит Н. С. Селивановский, «людей дарили в знак приязни. У нас было таких пара».
Как отметил Д. Н. Свербеев, «крестьянских мальчиков и девочек дарилось, в особенности барынями, порядочное количество. Набожные барыни обожали награждать собственных духовных отцов либо поступались привычным торговцам либо купчихам, не смотря на то, что ни те, ни другие не имели права иметь у себя крепостных и держали их у себя в рабстве, довольно часто очень тяжелом, на имя дарителей.
По недочёту в деньгах либо по скупости дарили людей судейским и приказным за их одолжения по тяжебным и следственным делам».
Придворный рекетмейстер Фенин, обвиненный в получении взятки, писал в собственный оправдание: «Полковник Зиновьев ни по какому делу, но токмо по ветхой еще дружбе, привел ко мне мальчика и девочку киргиз-кайсаков». Гвардейские офицеры, хотя взять продолжительный отпуск в Москву, отправляли руководству в качестве подарка по паре собственных крепостных.
Узнаваемый минеролог Н. И. Кокшаров, при собственном посещении Парижа в 1841 г. заметил у подъезда дома видного художника О. Верне русские дрожки, запряженные парой лошадей, с «танцующей пристяжной». Кучер был в кафтане и в русской кучерской шляпе.
«Я был озадачен таковой неожиданностью, — отметил Кокшаров, — и еще более удивился, в то время, когда Верне сообщил мне: «С кучером вы имеете возможность кроме того владеть русским языком». — Оказалось, что дрожки и кучер с лошадьми были подарены художнику императором Николаем».
Крепостные ставились кроме этого на карту. Пушкин писал Великопольскому, вспоминая карточную игру собственного знакомца:
Проигрывал ты кучи ассигнаций
И серебро, наследие отцов,
И лошадей, а также кучеров…
Декабрист Якушкин говорит в собственных записках, как «в один раз к помещику Жигалову приехал Лимохин и проиграл ему в карты собственную коляску, четверню лошадей и бывших с ним кучера, лакея и форейтора; стали играть на горничную-девку и Лимохин отыгрался».
Одному французскому доктору именовали некоего помещика, любителя мен, обменявшего как-то собственного лакея на датского дога. Пушкин, как мы знаем, был дружен с Матвеем и Михаилом Виельгорскими.
Последний был прославленным музыкантом собственного времени, обладавшим превосходной виолончелью итальянской работы, которую он взял в обмен «на тройку лошадей с кучером и экипажем в придачу». На портрете Виельгорского кисти Карла Брюллова живописец запечатлел и эту превосходную виолончель.
По поводу обычая поменять собственных крепостных, декабрист Лунин в одном из собственных писем из Сибири информирует занимательную биографию нанятого им в ссылке слуги «Василича». — «Его отдали в приданое, позже заложили в ломбард либо в банк. По окончании выкупа из этих заведений он был проигран в бильбокет, променен на борзую и, наконец, реализован с молотка со скотом и различной утварью на ярмарке в Нижнем.
Последний барин, в 60 секунд дистрофичного размещения, без суда и справок, сослал его в Сибирь». Крепостных меняли «» и в последующую эру.
Так Герцен упоминает в «Колоколе» за 1860 г. о некоем казачьем есауле Попове, обменявшем принадлежавшую ему крестьянку на часы.
