Совсем особенный разряд дворовых в Санкт-Петербурге составляли «данные в науку». Это были, большей частью, крепостные богатых помещиков, присылаемые в столицу для обучения разным мастерствам.
«Морского шляхетного кадетского корпуса основной инспектор» Г. А. Полетика, богатый украинский помещик, в письме к брату просил выслать в Санкт-Петербург шесть либо семь мальчиков — «соберите их, несмотря ни на какие конкретно отцов и матерей их отговорки и отправьте их ко мне… на собственных лошадях, трех либо четырех поодиночке либо попарно, давши им съестных припасов столько, чтобы стало на всю дорогу, потому что на дороге все дорого… из которых собирается я дать одного в портные, другого в сапожники, третьего в столяры, четвертого в кузнецы, пятого в седельники, шестого в каретники, седьмого в художники».
Эти присылаемые в Санкт-Петербург ученики оставались тут более либо менее продолжительное время, в зависимости от сложности их обучения. Как информирует Б. Греков, в архиве декабриста М. Лунина сохранились по атому предлогу следующие сведения. — Данные в обучение к бронзовщику (великобританскому подданному Банистеру) оставались у него в течение 6 лет, к клавикордному мастеру 5 лет; обучавшиеся кулинарному и башмачному делу изучали его 4 года, фельдшерское — З года.
Кончившие образование возвращались к собственному обладателю для работы по собственной новой профессии либо отпускались «на доходы» с обязательством платить усиленный оброк. Приезжавшие в Санкт-Петербург составляли особенную колонию, имевшую собственного управляющего, кроме этого из крепостных, обязанного следить за «добропорядочным поведением и нравственностью» крестьян и вовремя брать с них оброк.
Но, как видно из архива Лунина, чуть ли не треть из них требуемого оброка не уплачивала. Размер же его достигал относительно малой суммы — 60 руб.
Его должны были уплачивать без разбора кучера, торговцы, сапожники и клавикордные мастера.
Оброк, собираемый по сёлам, в большинстве случаев доставлялся помещику бурмистром. Он приезжал в Санкт-Петербург поздней в осеннюю пору, по окончании продажи хлеба. В случае если привезенная им сумма барина не удовлетворяла, управителя отправляли на съезжую, несмотря на все его клятвенные заверения в том, что «кругом неурожай», что «люди совсем обнищали и побираются». — Бывали случаи, когда, не выдержав мук, злополучный управитель внезапно «вспоминал», что он «забыл» передать барину еще двести рублей.
В случае если барин этим ограничивался, виновного отпускали к себе, в неприятном же случае его опять отводили на съезжую. У мелкопоместных аристократов бурмистра водили время от времени по три-четыре раза на съезжую, шантажируя с него деньги.
Бывали случаи, когда выведенный из терпения «нерадивостью» собственного управителя помещик сам отправлялся «наводить порядок» в собственной деревне. Такие путешествия совершались в большинстве случаев в осеннюю пору, в то время, когда мужик бывал «при деньгах» и с него возможно было больше забрать.
Но как правило, изнеженный петербургский барин, не хотя затруднять себя излишними хлопотами, предоставлял собственному бурмистру бесконтрольно распоряжаться собственными поместиями; время от времени же он отправлял вместо себя молодого барчука, строго наказывая ему «быть построже с народом».
Герцен так обрисовывает приезд помещика в собственную деревню: «испуганное село и Подобострастная дворня готовы были его встретить испуганно и трепетом, поклониться ему в почву и подойти к ручке». Кн.
И. М. Долгоруков в собственных мемуарах в таких выражениях обрисовал личный приезд в одну из собственных сёл. — «Показавшись на границе собственной, я заметил символы старого рабства, — пишет создатель. — Все пали предо мною в ноги и в полном смысле слова челом били почву и ползали у ног моих, как черви».
Юный поэт д. В. Веневитинов, приехавший в 1824 г. в собственный поместье в Воронежской губ., обрисовав в письме к матери радушный прием, оказанный ему родными, подмечает: «В противном случае обстоит дело с отечественными людьми и в случае если радость написана на их лицах, то не думаю, чтобы она жила в их сердцах».
Юный повеса, вынужденный силой событий променять столичную судьбу на деревенскую глушь, в большинстве случаев тяготился собственными обязанностями, изнывая в поместье от безделья и скуки. Но, между ними виделись время от времени люди очень «хозяйственные», могшие превосходно выполнять собственные пользы.
Громадный интерес в этом отношении воображает письмо, написанное будущим декабристом Никитой Муравьевым собственной жене в октябре 1825 г., за два месяца до знаменательной даты 14 декабря. «Ежедневно я даю личной встречи, — писал из собственного имения Муравьев, — предо мной прошло уже более 300 отцов семейств. Я начал актами милости и приказал выпустить 5 крестьян, посаженных в исправительный дом за неплатёж и непослушание оброка.
Другое время ушло на диагностику квитанций и на упрочнения вытребовать крестьянские деньги от их должников. Я уверен, что ты смеялась бы до слез, присутствуя при моих проповедях к крестьянам.
Время от времени я громлю их, Время от времени забавляю их шуткою и заставляю их смеяться, 60 секунд спустя я действую на их чувствительность и слышу и вижу, как плачут старики, в то время как молодежь остается твердокаменной. Через каждые пятнадцать минут какой-нибудь крестьянин отделяется от всей группы и подходит положить на стол некую сумму денег, соглашаясь со справедливостью высказанных мною суждений».
В следствии барского визита вотчин, в большинстве случаев следовал приказ послать из деревни в «столичный дом» лучших кучеров, столяров, шорников и музыкантов. В случае если же предполагались большие строительные работы, из деревни гнали к барину много мужиков.
Как информирует Д. Шелехов, «одному помещику, систематически обучавшему собственных крепостных ремеслам, вздумалось выстроить в Питере дом на собственный трудовой (!) рубль, добытый. расчетливым хозяйством. Он брал лишь первые материалы — кирпич, известку, дерево, железо, медь.
Его тягловые мужички дружно, скоро, искусно склали четырехэтажный дом, покрыли, настлали полы, сделали рамы, двери, замки, задвижки, оштукатурили, раcписали и наполнили домашними уборами. Они обогатились щедрою платою собственного великодушного господина и помещик не в убытке: данный дом приносит сейчас доходу от 30 до 40 000 руб.
Руками крепостных были выстроены прославленные дворцы Мятлевых, Строгановых и юсуповых, созданные талантом Растрелли, Кваренги и Руска. Резная мебель, штучные наборные полы, фигурные печи — все это являлось продуктом безвозмездного труда.
Французский маршал Кастеллан, попавший в 1812 г. в Москву с наполеоновскими армиями, восторженно обрисовал в собственных мемуарах старую столицу, именуя ее одним из прекраснейших городов мира. — Тяжело представить себе все великолепие дворцов русских вельмож, — подмечает создатель. — Это разъясняется тем, что им легко строить дома: благодаря крепостному труду обладатель дома, на его возведение и меблировку, тратит одни только съестные припасы, потребные для прокормления занятых на постройке крестьян. Именно поэтому, то, что потребовало бы во Франции два миллиона, обходится тут менее, чем 50000 франков.
Массон кроме этого отметил на рубеже ХVIII и ХIХ столетий, что «сравнительно не так давно Российская Федерация была единственной страной, предпринимавшей и делавшей необычные постройки, постройки, подобные тем, что восхищают нас в старом мире, — в ней имеется рабы, прокормить которых стоит недорого, как и в Египте. Вот и видишь в Петербурге и Москве огромные постройки.
А в это же время нет кроме того шоссе на маленьком протяжении 200 миль для соединения обеих столиц… Екатерина предпочитает истратить два, три миллиона рублей на унылый Мраморный дворец для собственного фаворита (гр. Орлова), чем устроить дорогу, нужную для народа: дорога была для нее вещью через чур обычной».
Жившие в Санкт-Петербурге оброчные крепостные столичных знатных бар несли время от времени, кроме оброка, еще особенные повинности. Так, к примеру, в праздничных случаях они обязаны были являться на зов барского управителя для пополнения дворни.
В то время, когда в конце ХVIII века в древесном Петербурге участились пожары, один из петербургских магнатов, П. Б. Шереметев, издал указ, «дабы на протяжении случающихся пожаров торгующие в Санкт-Петербурге» шереметевские крестьяне «в Фонтанный и Миллионный домы, где предвидится нужнее, приходили, поскольку оное и неизменно бывало, что и в Москве создано». В 1838 г., при рождении у д. Н. Шереметева первенца-сына, его крестьяне, «на эйфориях», преподнесли гр.
Шереметевой богатое бирюзовое ожерелье.
Как мы знаем, что в 1819 г. крестьяне П. Я. Мятлевой поднесли собственной госпоже дорогое жемчужное ожерелье, некогда принадлежавшее кардиналу Рогану и купленное Павлом I для его фаворитки Гагариной. Как выяснилось потом, супруг Мятлевой, выяснив, что жене приглянулась эта сокровище, сумел «убедить» ее крепостных в необходимости приобрести ожерелье за 55 000 руб.
