Крестьянское хозяйство на юге россии в конце 16 века. тягловые крестьяне

Хранящиеся в ЦГАДА материалы по реализации указа 1592 г. о верстании в елецкие казаки и стрельцы разрешают в какой-то мере ответить на данный серьёзный вопрос. Громадную сокровище воображают имеющиеся в деле челобитные елецких казаков и стрельцов, вчерашних крестьян, по поводу захватов помещиками их имущества.

Эти челобитные позволяют исследователю посмотреть в глубь крестьянского двора, представить себе, какими земледельческими орудиями обладал крестьянин, сколько у не’ го было лошадей, другого скота и коров, выяснить запашку, урожайность, запасы хлебов. Это источник в известном смысле неповторимый, но завлекая его, нужно иметь в виду, что он по собственному характеру не поддается статистической обработке.

У нас нет уверенности, что в том либо другом случае помещик захватил все крестьянское имущество — всех лошадей, целый хлеб и т. п. Иначе, вероятны кое-какие завышения ограбленными собственных утрат. Одпако в случае если кроме того такие преувеличения и делались, то все-таки в пределах простых для данного района, потому что в другом случае с этими исками никто бы не стал считаться.

Так как в ходе расследования правительственные органы прибегали к обыскам, а хозяйство крестьянина в XVI в. было на виду, и количество лошадей, урожай и посевы не были тайной для соседей. Так что по большей части информируемые в челобитных сведения представляются доброкачественными, отражающими настоящую картину состояния крестьянского хозяйства в том либо другом южном уезде, само собой разумеется, с учетом сделанных выше оговорок.

Если судить по писцовым книгам, в южных уездах, как и в центральных в конце XVI в., господствовало трехполье, но тут больших размеров достигал перелог как форма освоения новых земель, а во снова колонизуемых уездах и дикое поле.

В челобитных говорится об яровых и озимых хлебах, причем кидается в глаза превышение размеров крестьянских посевов на юге если сравнивать с центральными северо-западными уездами. Посевы ржи колеблются на юге в пределах 1,5—4 десятин, по имеется посевы в 7 н кроме того 9 десятин ржи . В Новгородских же пятинах, согласно данным II. Рожкова, в 80-х годах XVI в. пахали на двор обыкновенно только «2—3V2 четверти в каждом из трех полей» .

Земледельческие орудия были на юге те же, чти и в центре . У пас имеются три свидетельства о земледельческих орудиях, использовавшихся для обработки земли. В качестве главного орудия пахоты использовались сохи с полицами (район Волхова и Тулы) Сохи с полицами известны и на Ельце, куда стекались со своим сельскохозяйственным инвентарем крестьяне из многих южных уездов.

Так, из челобитья елецких тшвоприборных людей о кражах, идеальных в 1593 г., в числе похищенного хороша упоминаются «сошники с полицами» . Помимо этого, в челобитных именуются косы и серпы «ляцкие» — литовки.

В южных уездах первое место среди посевов занимала рожь, после этого шли овес, ячмень, пшеница, просо, горох, лен, т. е. те же сельскохозяйственные культуры, что и в центральных уездах. Но заметную роль тут начинают играться посевы таких более полезных культур, как конопля и гречиха. ?

Своеобразной чертой сельского хозяйства на юге если сравнивать с центральными уездами было большое развитие скотоводства. О скоте упоминается во всех челобитных.

Но в одних из них детально перечисляется количество рабочего скота, большого рогатого и небольшого скота, а о вторых говорится легко: «А забрал (помещик.— В. К.) живота… коров и лошадей, и овец, и свиней» на такую-то сумму. В двух случаях у крестьян было забрано помещиками по 2 лошади, 2 коровы, 10 свиней и 10 овец33.

А у елецкого казака Кпрея Кудипова, жившего до того в крестьянах в Пронском уезде, помещик забрал 6 лошадей, корову, 2 подтелок, 20 свиней и 30 овец34. По-видимому, наличие в крестьянском хозяйстве на юге 4—6 лошадей в конце XVI в. было делом простым, по причине того, что приходилось поднимать целину.

То, что во многих случаях крестьяне говорят о захвате помещиками у них 2 лошадей, нах: не должно смущать, поскольку 2—3 лошади уже были забраны крестьянами для собственного переезда на Елец н помещики захватывали только оставшихся лошадей.

II в тех случаях, в то время, когда в челобитной цена скота дается в финансовом выражении, возможно предполагать много скота в хозяйстве южных крестьян. В челобитных именуются суммы похищенного имущества, среди них и скота,— от 10 руб. до 50 руб.

В случае если учесть, что лошадь стоила тут 3—5 руб., корова — 33— 40 алт., овца — 10, свинья — 10 алт. 36, то количество скота в крестьянском хозяйстве должно было быть очень большим, в особенности в то время, когда оценка имущества приближалась к 30—50 руб.

Эти сведенья восполняют значительный пробел в истории стоимостей в Русском стране XVI в., так как до этого времени исследователи располагали сведениями о стоимостях на скот только по северным и центральным уездам, по которым сохранились монастырские приходо-расходные книги. По южным же уездам такие сведения отсутствовали37.

Сравнение этих цен на скот с стоимостями в центральных и северных уездах, приведенных в известной книге А. Г. Манькова, говорит о том, что лошади и коровы стоили приблизительно одинаково, а овцы же на юге ценились втрое дороже (10 алт. вместо 3).

В крестьянском хозяйстве на юге имело пчеловодство и место. Мы видимся тут с указаниями о наличии у крестьян 10—30 ульев пчел 39 и на торговлю крестьянами мёдом и воском.

Плодородные черноземы, к тому же сравнительно не так давно распаханные, и довольно много рабочего скота в крестьянском хозяйстве снабжали высокие урожаи. Из челобитья елецкого казака Герасима Яковлева сына Быкова определим, что им совместно с орловским казаком Федором Василовым сыном Савинковым было посеяно две десятины ржи, с которых ужато 26 копен.

Г. Я. Быков жаловался царю, что Ф. В. Савинков «умолота моево мне не дал, а ис копны, правитель, с дву десятин, умолоту по две четверти ржи» (курсив мой—’ В. К.). С одной десятины, следовательно, было получено 26 четвертей, что при норме высева в 1,5 четверти ржи на одну десятину дает урожай в Орловском уезде для финиша XVI в. сам-17,3.

Об урожаях ржи в Тульском уезде одвременно с этим возможно делать выводы по челобитью елецкого казака Докучая Елкина, жившего в крестьянах на оброке за матерью тульского помещика Третьяка Федорова сына Карпова — Варварою. Т. Ф. Карпов ограбил его, захватив в числе другого имущества «хлеба сеяного три десятины ржи» . В будущем крестьянину удалось договориться с помещиком об уборке собственного хлеба.

Дело было спешное, и Докучай Елкин нанял жнецов-крестьян соседнего помещика, дав им «найму рубль от трех десятин». Всего с 3 десятин было ужато 30 копен ржи, что при умолоте из копны 2 четвертей дает умолот с одной десятины в 20 четвертей.

Следовательно, урожайность ржи при принятой нами норме высева в 1,5 четверти ржи на десятину образовывает сам- 13,3.

В другом случае урожайность ржи недалеко от Тулы (Краиивна) составила сам-9,5 .

Согласно данным же Н. А. Горской, урожаи в центральных уездах и недалеко от Вологды и Белоозера в конце XVI в. для ржи не превышали в среднем сам-3, поднимаясь в лучших случаях до сам-4—5 . Такие высокие урожаи па юге, по-видимому, нужно отнести за счет распахивания целины. Уже в XVII столетни урожаи на юге начинают падать .

Большие высокая урожай и размеры посевов- ноеть обусловливали у крестьян южных уездов громадной валовой наличие и сбор зерна определенных запасов хлеба. К сожалению, известия о сборе хлебов в челобитных неполны.

В большинстве случаев приводятся информацию о сборе ржи, а сведения по уборке яровых или отсутствуют совсем, или весьма отрывочны, ограничиваясь овсом, иногда горохом. В том же единственном случае, в то время, когда приведен и сбор яровых, за исключением гречихи, приобретаем достаточно внушительную сумму.

Мы имеем в виду челобитье елецкого казака Федора Терехова, жившего «во крестья- нех» за епифанским сыном боярским Федором Михайловым сыном Валуева. Приехав жать яровые хлеба и свои озимые, он «ужал» 30 копен ржи, 20 копен овса, 10 копеп ячменя, 15 копен ишеиицы.

Тут же им приводится умолот из одной копны для всех этих хлебов: «а умолот ржи из копны по 2 четверти, а овса из копны по 3 четверти, а пшеницы из копны — три осмины (пшеница, по-видимому, пе уродилась.—В. К.) а ячьменю из копны по 3 четверти» . Следовательно, Федором Тереховым на епифанском черноземе был собран урожай зерновых в 155 четвертей, к каким еще нужно добавить урожай гречихи с 1 деся- тмньт.

Второй крестьянин в Пронском уезде, обладатель 6 лошадей, «ужал» 20 копён овса и 20 копён ржи. Из одной копны ржи умолачивалось 2 четверти, а из одной коппы овса — 3 четверти.

Следовательно, данный крестьянин лишь овса и ржи собрал 100 четвертей. Как мы знаем, что им было намолочено еще п 6 четвертей гороха, отпосительио же проса, ячменя, других яровых и гречихи данных пет .

Не мудрено, что при таких урожаях у крестьян оставались и кое-какие запасы. Весьма увлекательны эти по хозяйству Тита Тарасова, жившего «во крестьянех» в Епифанском уезде за сыном боярским Замятпею Михайловым сыном Рылеева.

Помещик захватил у него только что сжатые 40 копен ржи, из которых при умолоте из копны в 2 четверти должпо было быть получепо 80 четвертей. Помимо этого, помещик не дал крестьянину «четырех десятин ярового хлеба всякого». Любопытно подчернуть, что к моменту уборки урожая, в то время, когда хлебные запасы в крестьянском хозяйстве минимальны, у Тита Тарасова хранились в клети ГЯ)3/в четверти «ветхого хлеба» (ржи— 15 четвертей, овса — 20, ячменя — 8, пшеницы — 5, гречихи — 8 четвертей, конопель — ^ри осмины) .

Тульские крестьяне Михаил и Василий Комаровы дети Федорова били челом на собственного прошлого помещика сына боярского Дементия Елагина в грабеже у них зимний период 1593 г., кроме лошадей скота, всякой рухляди «и платья»,— «хлеба — 30 чети ржи, 40 чети овса, 5* чети гречи, осмипа проса», т. е. всего 757s четверти . «Да в почве всеяно на полторы десятины ржи», додавали челобитчики. У другого тульского крестьянина Панки Дмитриева сына Путатииа помещик захватил «хлеба всякого — ржи, и овса, и гречихи, и ячменю, и гороху — 80 четвертей» .

Запасы хлеба, по всей видимости, сохранялись в крестьянском хозяйстве на случай разных стихийных бедствий. Торговля хлебом на юге в конце XVI в. еще не была развита. Лишь в одном случае в челобитье указана цена хлеба (елецкий казак Степан Мануйлов сын Денисов «поставил» у крестьян соседнего помещика «жита собственного всего на 15 руб. с четыо») , к сожалению, без указания его количества, так что цена четверти ржи не может быть выяснена. В любой другой ситуации в чело- битьях говорится легко: «а хлебу, правитель, цену, что ты, правитель, укажешь» . Эта стереотипная фраза сви- дстельствует, на flam взор, о поразвптостп торговли хлебом в южной части России и в конце XVI в.

Наличие хлебных запасов и более благоприятные природные условия разрешили населению южных уездов относительно легче перенести ужасный голод 1601 — 1603 гг., чем крестьянам центральных уездов. Фактически говоря, коренные жители южных уездов голода и не знало.

От голода тут гибли только «нриходцы», устремившиеся ко мне из центра. В Сказании об иконе курской богородице сохранилось известие о том, что недалеко от Курска четверть ржи в начале стоила 6 алт.

4 ден., а в конце — в связи с массовым притоком ко мне голодающих,— 25—30 алт. , в то время как в центре цена за четверть ржи в 1602—1603 гг. поднималась до 2—3 руб.

Относительно большие размеры крестьянской запашки, лучшая обеспеченность скотом, наличие и высокая урожайность хлебных запасов — все это обусловливало в конце XVI в. более большой уровень экономического положения крестьян южных уездов если сравнивать с крестьянством центральных и северо-западных районов России. Исходя из этого южное крестьянство с особенной болезненностью должно было относиться к неумолимо надвигавшемуся с севера крепостничеству.

Ему было что терять. Но, отмечая относительное экономическое благополучие южного крестьянства, нужно указать и на неспециализированную неустойчивость крестьянского хозяйства в этом районе: оно было подвержено случайностям опустошительных татарских набегов, произволу помещиков и державному гнету крепостнического страны, потребовавшего от крестьян все новых и новых повинностей по укреплению и строительству городов-крепостей на «линии».

Правительство со своей стороны сталкивалось на юге с проблемой заселения новых городов. Интересы обороны потребовали тут не только испомещения детей боярских, но и создания корпораций служилых людей «по прибору»— казаков, стрельцов, пушкарей и т.п., набиравшихся из низших слоев населения по «царёвым указам».

Одним из таких указов был указ о верстании в елецкие казаки и стрельцы, изданный весной 1592 г. в связи с заселением Ельца. Текст этого указа до нас не дошел, но о содержании его возможно делать выводы по ссылкам на него в челобитных, поверстанных в елецкие стрельцы и казаки, и в челобитных помещиков о возврате беглых, в отписках местной администрации и в грамотах из центра.

Во всех этих документах звучит главная идея, что указ касался нетяглых, «вольных» элементов. Так, елецкий стрелец Григорий Иванов сын Андреев, сказав о собственной жизни «во крестьянех» за орловским помещиком Алексеем Пантюхиным, намерено подчёркивал, что он «жил не на пашне… батка остался на пашне з братом моим с Алексеем» 55.

Одновременно с этим в собственных челобитных помещики были склонны разглядывать крестьян, живших у них на пашне и ушедших на Елец, как беглецов, подлежащих возврату назад, в собственные ветхие дворы.

Помещик Епсюхей Репчюков, к примеру, обвинил елецкого воеводу, что не отдавал ему пашенных крестьян, записавшихся в стрельцы, в нарушении царского указа: «А делает, правитель, не по твоей государеве грамоте, мимо наказу: велено, правитель, ему имати не с пашни, вольных людей — брата от брата, сына от отца, племянников от захребетников и дяди, дабы правитель, пашни и дворы не запустело, без жильцов не было».56. Царская грамота от 31 декабря 1592 г., отправленная в Елец по этому челобитью, не оставляет сомнения в правильности интерпретации указа Епсюхеем Репчюковым.

В соответствии с грамоте, беглые пашенные крестьяне должны были быть возвращены помещику. Елецкому же воеводе предписывалось на место возвращенных «прибирати иных стрельцов ис свободных людей, а не с пашенъ и не ис холопства (курсив мой.— В. К.) по отечественному указу» 57.

Последнее распоряжение особенно весьма интересно своим противопоставлением свободных людей — холопам и пашенным крестьянам, каковые трактуются соответственно как невольные, крепостные.

Итак, изданный весной 1592 г. царёв указ разрешал верстать в елецкие стрельцы и казаки нетяглые элементы, «захребетников», «вольных людей, гулячих» 58.

Пашенные же холопы и крестьяне были из сферы действия .указа изъяты.

Правительство Федора Ивановича, нуждавшееся в людях для постройки и заселения Ельца, но одновременно с этим призванное обеспечить казенный и владельческий интерес, объявляя о верстании в стрельцы и казаки нетяглых, вольных людей, не вводило каких-либо новых норм. Оно просто пыталось приспособить закрепостительную практику, выработанную в 70-х годах XVI в. для восстановления пришедшей в упадок сельскохозяйственной культуры в центре, к колонизуемому югу.

Так, еще 18 июня 1575 г. по «царёву указу» была дана князем Д. А. Друцким и дьяком Киреем Гориным льготная грамота И. Г. Нагому на его вотчину в Юрьево-Поль- ском уезде, запустевшую «от морового поветрия и от хлеб- ново недороду». Обладателю предоставлялась льгота на 5 лет для того, чтобы он за это время «на пусте» дворы поставил, пашню распахал и назвал к себе крестьян: «а называти ему на лготу крестьян от отцов детей, и от братей — братью, и от дядь племянников и от сусед захребетников, а не с тяглых с тёмных мест; а с тяглых с тёмных мест ему крестьян на лготу не называти» . Подобная грамота была дана 1 сентября 1575 г. князем Д. А. Друцким и дьяком Киреем Гориным жене князя А. П. Телятевского Аксинье на запустевшую вотчину в Дмитровском уезде .

Не должно нас смущать да и то, что подчас в стрельцы весной 1592 г. записывались и тяглые крестьяне, кроме того не имевшие родственников. При таких условиях уходивший крестьянин выставлял помощника, обязанного нести тягло.

Так поступил, к примеру, М. Подольный, живший до собственного верстания в казаки в поместье князя И. Д. Хво- ростинина в Новосильском уезде. Он посадил «в собственный место… на тягло» Лагутку Васильева сына Шубина, по окончании чего приказчик, забрав с него «за пожилое сорок алтын», отпустил его на Елец .

Но переход тяглецов при условии оставления на своем жеребье другого крестьянина считался правомерным для центральных уездов в 70—80-х годах XVI в.62 Признавался он законным и во второй половине XVII в. Как отметил М. А. Дьяконов, в этом случае, по-видимому, отпадало и правило о переходе в Юрьев сутки осенний 63. М. А. Дьяконовым приведены бессчётные факты таких переходов крестьян в актах второй половины XVII в. уже по окончании издания Соборного уложения 1649 г. Заселение Верхотурья в 1680 г. происходило не только гулящими людьми, но и теми, кто «старое собственный тягло кто кому сдает либо покинет сын отцу либо папа сыну, либо брат брату» 64.

Так, кроме того в случаях перехода тяглых крестьян с оставлением замены, прошедших на юге весной 1592 г., нет никакого несоответствия с закрепости- тельной практикой, бытовавшей в центральны