В советской историографии вопрос о последствиях восстания Болотникова или решался в общесоциологическом замысле, или, в то время, когда его пробовали ставить конкретно-исторически, ограничивался сферой крепостнического законодательства, или из-за нехватки источников привлекались материалы, относящиеся к центральным и северным районам, охваченным Крестьянской войной уже на исходе либо кроме того ею не затронутым На отечественный взор, о последствиях восстания Болотникова как кульминационном пункте Крестьянской войны начала XVII в. необходимо в первую очередь составить представление по югу России, где оно. началось и откуда в значительной степени питалось. Только тогда мы сможем по-настоящему оценить и его авторитет на всю территорию страны, в частности и на крепостническое законодательство.
Но таковой подход предполагает мобилизацию не только печатных материалов, но и особые архивные разыскания, потому что источников по южным районам, где бушевали бури Крестьянской войны, а после этого продолжительное время бесчинствовали нольские захватчики, сохранилось мало.
Восстание Болотникова нанесло мощный удар по формировавшемуся в конце XVI — начале XVII в. в Российской Федерации крепостному строю. Крестьянское население, вливаясь в отряды восставших, покидало места, к каким было прикреплено законодательством копца XVI — начала XVII в. Быстро возросли крестьянские побеги.
На юге закончилась обработка «царёвой десятинной пашни», введенной Борисом Годуновым. Дворцовые п частновладельческие крестьяне прекратили делать господские повинности и платить налоги в царёву казну.
Они захватывали почву, уничтожали символы феодальной собственности и документацию, удостоверяющую владельческие права. Правительство В. Шуйского уже на протяжении подавления восстания предпринимало меры для восстановления нарушенных крепостнических взаимоотношений в деревне. В царской грамоте от 11 декабря 1606 г., отправленной на Рязань практически сразу после ее взятия правительственными армиями, содержится первый набросок программы, направленной на возвращение захваченного* крестьянами господского имущества, восстановление крепостнической документации, наказание нарушителей феодальной собст венности . Главным же документом, выяснившим политику правительства В. Шуйского как политику крепостнической реставрации, стало Уложение 9 марта 1607 г.
Но реализация Уложения 9 марта 1607 г. встретила огромные трудности. Дело в том, что победа В. Шуйского над восставшими не была полной. И по окончании падения Тулы страна была далека от замирения.
Козельск и Калуга, сражавшиеся на стороне Болотникова, отвергли предложение царя о сдаче. Отправленный под Калугу В. Шуйским с казачьим отрядом Ю. Беззубцев, бывший сподвижник Болотникова, опять перешел на сторону восставших.
Под Пропском и Ряжском царское войско встретило отпор. Рязанские мужики не были усмирены и продолжали настойчиво сопротивляться помещикам не только в осеннюю пору 1607 г., но и в последующие годы.
Неспокойно было во многих вотчинах и поместьях. А также под Москвой дворцовые крестьяне не желали слушать царскую администрацию .
Отпущенные па свободу из-под Тулы солдаты болотниковской армии жаждалп отомстить вероломному царю и шли к новому самозванцу. В Вельской летописи сообщено, что «донские и волжские казаки и все те люди, каковые в Туле с вором с Петрушкою сидели, к нему де вору (Лжедмитрию II.— В. К.) приложилися, не хотячи у царя Василья Ивановичи всеа Русии в покоренье быти» . Лисовский собрал из разбредшихся по всему югу болот- никовцев и «украинных людей» 30-тысячное войско .
Самозванец, к которому доходили как новые польские отряды, так и остатки болотниковского войска, должен был лавировать. Под Брянск к самозванцу с трехтысячным казачьим отрядом пришел «царевич» Федор Федорович, выдававший себя за сына царя Федора Ивановича. «Царевич», по свидетельству одного польского современника, «сравнительно не так давно был на войне».
Иначе говоря принимал участие в восстании И. И. Болотникова. Лжедмитрий II, нуждавшийся в помощи казачьего отряда, сначала оказывал «царевичу» почет, но после этого, взяв громадные подкрепления из Польши, сбррсил маску и казнил собственного мнимого «племянника» .
Внимание историков уже давно привлекло известие В. Н. Татищева о даре Лжедмитрием II холопам и крестьянам свободы: «Он же, стоя в Орле, отправлял от себя по всем городам грамоты с великими обещании милостей, междо протчим всем крестьяном и холоием прошлую вольность, которую у них царь Борис забрал (Pet- reus, p. 404), и тем, почитай, целый несложной народ к себе привлек. И чрез то во всех городех паки казаков из холопей и крестьян намножилось, и в кождом городе сделали собственных атаманов» . Это известие находится в «Царствовании царя Василия Шуйского», которое должно было войти в IV книгу «Истории Русском», так и оставшуюся незавершенной.
Прямая ссылка в нем на Петрея ведет к «Хронике» К. Буссова, которую применял в собственном произведении Петрей. В том месте за сообщением о щедром наделении Лжедмитрием II крестьянами и землёй русских служилых людей и немцей, перешедших на его сторону, читаем: «Димитрий приказал заявить везде, где были владения князей и бояр (так Буссов именует русских служилых людей.— В. /Г.), перешедших к Шуйскому, дабы холопы пришли к нему, присятнули и получили от него поместья собственных господ, а вдруг в том месте остались господские дочки, то пускай холопы заберут их себе в жены и помогают ему. Вот так-то многие нищие холопы стали аристократами, и к тому же богатыми и могущественными, в то время как их господам в Москве было нужно недоедать» 8.
Сопоставление известия В. Н. Татищева с сообщением К. Буссова говорит о том, что оно отнюдь не покрывается Последним. Громаднейший интерес у В. Н. Татищева воображают слова о том, что самозванец предоставил «всем крестьяном и холопем прежднюю вольность, которую у них царь Борис забрал».
Не смотря на то, что по окончании этих слов и сделана ссылка на Петрея, но ни у Петрея, ни у Буссова ничего не сообщено о лишении холопов и крестьян «преждней вольности» царем Борисом. К. Буссов пишет о даре свободы не «всем крестьяном и холопем», а лишь холопам и притом не всем, а только тем, господа которых остались верны В. Шуйскому и появились в Москве.
В соответствии с В. Н. Татищеву, эти действия Лжедмитрия II стали причиной резкому повышению числа казаков из крестьян и холопов, так что в каждом городе показались их атаманы, руссов же говорит о превращении высвобожденных холопов не в казаков, а в аристократов, о получении ими поместий собственных бежавших господ а также об отдаче в жены новоявленным помещикам оставшихся господских дочек. У Буссова отмечены две группы помещиков «украинных городов»: те, кто перешел на сторону второго самозванца, которых последний жаловал крестьянами и землёю, и те, кто служил В. Шуйскому, поместья которых и дочки пошли в раздачу их холопам.
В. Н. Татищев же по большому счету не интересуется судьбой дворянства в районе, где Лже- дмитрием II производился столь радикальный социальный опыт.
Сообщённое наводит на идея, что В. Н. Татищев, кроме Петрея, пользовался еще каким-то источником, откуда и почерпнул собственные уникальные сведения. Притом данный источник был положен В. Н. Татищевым в базу повествования, а произведение Петрея, не смотря на то, что па него и была сделана ссылка, служило только дополнительным подкрепляющим доводом.
направляться подчернуть, что в этом случае В. Н. Татищев, говоря о лишении холопов и крестьян Борисом Годуновым «преждней вольности», имел в виду не указ 1592/93 г. царя Федора Ивановича, при котором Годунов играл роль всемогущего правителя, а какой-то указ царя (курсив мой.— В. К.) Бориса, изданный в временной отрезок с 1598 по 1605 г.
В собственном, комментарии к указу 1601 г., детально проанализированному в первой главе, В. Н. Татищев исходит из того, что Борисом Годуновым было издано два указа о «неволе» крестьян: первый в то время, когда он был правителем при слабоумном царе Федоре Ивановиче,— «первое о неволе их узаконение» и второй — следом за законами 1601—1602 гг. о крестьянском выходе, в то время, когда, будучи царем, он столкнулся с усилившимся недовольством «малоземельных аристократов», обеспокоенных тем, как этими указами воспользовались светские феодалы и крупные духовные. Причем вторым законом лишались свободы не только крестьяне, но и холопы: «…принужден паки скоро переменить и не токмо крестьян, но и холопей невольными сделал».
Вот о ликвидации Лжедмитрием II этого второго указа Бориса Годунова, изданного в конце его царствования, и говорится в разглядываемом известии В. Н. Татищева, помещенном в «Царствовании царя Василия Шуйского».
Совпадение известий о втором указе царя Бориса, лишившим холопов и свободы крестьян, в комментарии к указу 1601 г., где В. Н. Татищев ссылается на «Историю» Иосифа, и в разглядываемом месте из «Царствования царя Василия Шуйского» заставляет думать, что тем главным источником, откуда В. Н. Татищев почерпнул сведения об обещаниях Лжедмитрия II вернуть свободу всем холопам и крестьянам и об повышении в следствии этого числа казаков, кроме этого послужила летопись Иосифа. Вряд ли Иосиф имел возможность умолчать об участи, постигшей южных аристократов, но В. Н. Татищев предпочел сконцентрировать внимание на ответах Лжедмитрия II по крестьянскому вопросу, каковые представлялись ему как восстанавливающие право выхода.
Найденное М. Н. Тихомировым продолжение Казанского сказания содержит новые эти, характеризующие обстановку, в которой Лжедмитрий II заявил о даре холопам и крестьянам «преждней вольности». Выясняется, на русских «украйнах» в момент вторжения самозванца с новой сплой вспыхнуло крестьянское восстание. Русский современник, враждебный крестьянам п холопам, записал: «Раби же их (помещиков.— В. К.) помогая им и озлонравишася зверообразием, насилующе, господей собственных побиваша, и пояша в жены себе госпо- дей собственных жены и тщери» .
Среди помещиков «украинных» городов, в прошлом полностью поддержавптих Лжедмитрия I и не так единодушно Болотникова, под влиянием событий Крестьянской войны случилось разделение, о котором писал К. Буссов, не показывая обстоятельства. Часть из пих, опасаясь утратить собственные поместья, перешла на сторону второго самозванца, другие же, числом свыше тысячи из страха перед холопами и своими крестьянами, в панике бежали в Москву к В. Шуйскому, побросав собственные семьи: «Воини же благород- нии от тех страп и градов мало болыпи тысечи, но не согласящеся, един по единому, соблюдошася от смерти, прибегнуша к Москве, токмо души и телеса собственные прине- соша, оскорбляющеся наготою и гладом, оставиша матери собственной и жены и дети в домех и в деревнях собственных» . Беглецы взяли жалование от царя Василия, составив ударную силу его поредевшего войска. Лишенные семей и крова, утратившие в родных местах все, они с их жгучей неприязнью к вышедшим из повиновения простолюдинам сражались в «междоусобных бранях», если доверять автору продолжения «Казанской истории», любой за десятерых: «…те бо храбрии зело и нет щадяще себе ни мало, но, яко львы, за божию помочью изходя на брань и побеждающе сопротивных, и не могуще те окаянии многочислении стати против их маленьких десяти тысящь» п.
Итак, из приведенных данных предстает картина острой классовой борьбы на «украйнах», выяснившей и разделение среди местных помещиков, и наличие в политике Лжедмитрия II антикрепостнических тенденций при неспециализированном ее закрепостительном характере. Но актовые материалы продолжительное время воображали возможность проследить только закрепостительные мероприятия самозванца: раздачу своим приверженцам вотчин и поместий «со крестьяны» с предписанием последним слушаться собственных господ и делать на них повинности, попытки организовать сыск беглых и т. д. Из этого исследователи заключали, что сообщения В. Н. Татищева и К. Буссова о предоставлении крестьянам и холопам вольности Лжедмитрием II направляться расценивать как социальную демагогию самозванца.
Только совсем сравнительно не так давно нам удалось разыскать в ЦГАДА материалы, свидетельствующие о том, что свести эти известия к одним демагогическим жестам Лжедмитрия II запрещено, потому что он предпринял и конкретные шаги по передаче крестьянам на юге поместий их господ. В грамоте царя Михаила Федоровича от 8 октября 1615 г. в части, излагающей челобитье рыльских помещиков Богдана и Семена Игнатьевых детей Брехова, сообщено: «И в прошлых де годех по даче тушинского вора вымерено из того отца их поместья за их дачею лишка Микифорку Чепчюгову дватцать четей, а тот де Микифорко отечественным поместным окладом не верстан, а жил де за сыном боярским за Иваном за Микольниковым во крестьянех.
И в прошлом де во 121-м году то их поместье, дватцать чети, что было за Микифором Чепчюго- вым, дано рыленину Булату Иванову сыну Зеленина. И за тем де Булатом поместья в Рыльску, опришно тех дватцати чети, сто сорок две чети.
А им де было о том собственном поместье нам побити челом не мочно, что де оне сидят от литовских людей по ся места в осаде, а воеводы де их из Рыльска для осады, к нам к Москве не отпускивали. И нам бы их тем отца их поместьем, примен- ным жеребьем, что из их поместья обладал по тушинского вора даче Иванов крестьянин Микольникова Микифорко Чепчюгов, а сейчас обладает Булат Зеленин, забрав у Булата, пожаловать их, Богдана да Семена, как и раньше их окладу» .
Из данной грамоты направляться, что при Лжедмитрии II в Рыльске производились изымание земель у помещиков и передача их крестьянам. В этом случае у отца помещиков Б. И. и С. И. Бреховых был забран излишек в 20 четвертей, что взял крестьянин помещика И. Микольникова Микифорко Чепчюгов, поверстанный самозванцем поместным окладом.
Правительство Михаила Федоровича сначала собственной деятельности отказалось признать эти верстания Лжедмитрия II, и в 1613 г. почва была забрана у Н. Чепчюгова и передана рыльско- му помещику Булату Иванову сыну Зеленина. Б. И. и С. И. Бреховы, показывая на то, что Нл.
Чепчюгов был крестьянином И. Микольникова и обладал их почвой по даче тушинского вора, а у Б. И. Зеленина не считая их жеребья имелось в Рыльске еще сто сорок две четверти, просили вернуть им отцовскую почву. Просьба челобитчиков была удовлетворена.
Б. И. Зеленин, которому в 1613 г. было дано поместье Чепчюгова, крестьянина помещика И. Микольникова, ранее со своей стороны подвергся экспроприации. Об этом мы определим из памяти с меры книг и рыльских письма Петра Мусорского и подьячего Гаврила Федоро ва 1618/19 г., где говорится, что «в Можском стану поместьях написано за Юрьем Булатовым сыном Зеленина по указной выписи полицейского приказщика Ивана Ломакина 127 (1618/19)-го году отца его поместье, что при тушинском воре дано было крестьянину его Омельящ- ке Луневу, а по окончании Омельяшки обладал по тушинской даче сын его Олешка Лунев»
Новым в этом известии есть то, что поместье Б. И. Зеленина, разумеется, служившего В. Шуйскому, попало при Лжедмитрии II в руки его собственного крестьянина Е. Лунева, а после этого «по тушинской даче» было передано его сыну А. Луневу. Б. И. Зеленин обратно с воцарением Михаила Федоровича собственный поместье не взял: ему было дано возмещение из вторых поместных земель, кроме этого появлявшихся при втором самозванце у крестьян.
Потерянное поместье было отделено в 1618—1619 гг. только его сыну Ю. Б. Зеленину.
К приведенным материалам примыкают «распросные речи» одного курянипа, впесенньте в перечневую роспись 1628 г. И. подьячего и Вельяминова А. Ильина, направленным из Москвы на юг переписывать население новых слобод боярина И. Н. Романова. Среди вторых крестьян в том месте отмечен новоприходец из Курска, что «в роспро- се сообщил: жил он наперед этого и служил с Курска, верстан при тушинском воре, а из Курска сшел з бедности на Елец и пожил у помеснова казака Плакиды Васильева в деревне Паниковце на оброке с полгода без крепости, и от нево пришол в вотчину боярина Ивана Никитича в Романова Городища, и жил в деревне Дикой два года, а из тое деревни пришло в слободу ПодтеЮпеву в 136 (1628)-м году в Великой пост» .
В этом крестьянине-новопрпходце, утаившем, из какого именно сословия был он «верстан при тушинском воре», кроме этого возможно видеть одного из тех курских • крестьян, кто взял при Лжедмитрии II поместья, но затем-по бедности был должен его бросить и, «пожив на оброке» у поместного казака Плакиды Васильева, снова был на положении крепостного в боярской вотчине.
Один перемышльский помещик в марте 1613 г. бил челом новому царю о том, что его поместье в Перемышль- ском уезде «было за беглым моим холопом за Куземкою» .
Алексинский служилый человек Д. Б. Битяговский опротестовал челобитье священника Сугоняя, выдавшего его поместье в Люботцкой волости Алексинского уезда деревню Горбатую за собственную вотчину, данную ему якобы «при прошлых правителях». «И та, правитель деревенька тому попу при прошлых государех,— писал помещик,— не давана, а дал ему Тушинский преступник за его великое воровство, что он побивал отечественную братью. А я, холоп твой, был в Переяславли в Рязанском на работе, а тот священик тою деревенькою обладал воровством» . Так, «испомещениям» при Лжедмитрии II подлежали не только холопы и крестьяне, поднявшиеся на собственных господ, остававшихся верными Шуйскому, но и местные священники, поддержавшие собственную паству.
