Крестьянскому мастерству — живописцам, поэтам и артистам был посвящен, по окончании революции, последовательность исследовательских работ. направляться кроме этого уделить время и вышедшим из народа самоучкам, самоотверженно давшим собственные силы служению технике и науке.
Из таких самоучек, живших в Санкт-Петербурге, нужно в первую очередь отметить Семена Власова, крепостного ярославской помещицы Скульской. Сперва пастух, после этого рабочий фабрики Грейсона, он добился известности, представив в 1811 г. модель изобретенной им гидростатической автомобили для подъема воды.
Этим, вышедшим из «низкого сословия» изобретателем, заинтересовались власти и Скульской был сделан запрос об условиях, на которых она согласна дать собственному крепостному свободу. Скульская "настойчиво попросила" 5 000 руб., каковые согласно ее точке зрения, Власов имел возможность бы «по собственному художеству» заплатить сам.
На это последовало повеление дать Семену Власову свободу, а Скульской выдать рекрутскую квитанцию. В осеннюю пору 1811 г. Власов был принят в число воспитанников петербургской Медикохирургической академии, по фармацевтической части.
Власов скоро был назначен лаборантом академии. В течение 1814–1815 гг. им был сделан последовательность увлекательных открытий, а также изобретен новый метод добывания серной кислоты, приготовления и окрашивания тканей некоторых красок.
Он отыскал кроме этого средство для усиления действия электрических замены и машин сложных паровых автомобилей более несложными. Но реализация сделанных им открытий потребовала времени и средств; в это же время, сданные в министерство народного просвещения чертежи и проекты его лежали без перемещения.
Обеспокоенный этим создатель тщетно засыпал министерство ходатайствами — уделить время его работам; ими никто не заинтересовался. Неожиданная смерть его, на 32-м году судьбы, положила финиш его разочарованиям.
Труды этого крепостного изобретателя, так и не были ни при каких обстоятельствах напечатаны.
Печальная участь постигла кроме этого крепостного Д. Н. Шереметева Михаила Сутырина, создавшего себе имя изобретенной им в 1822 г. «судовзводною машиною». Эксплуатация его автомобили, в первый раз выстроенной на Волге, обогатила некоего французского предпринимателя, обвинившего Сутырина в «подделке».
Автомобили изобретателя были по суду обрисованы и погибли, его же соперник нажил на этом деле более чем 300 000 рублей.
Совсем разоренный, Сутырин добился, наконец, восстановления собственных прав. Выпросив после этого из конторы собственного обладателя, Шереметева, 5000 руб., он выстроил на Неве «пассажбот», применив в нем особенный изобретенный им механизм, действовавший методом закидывания якорей.
Летом 1822 г. данный «пассажбот» начал проводить суда между Шлиссельбургом и Петербургом, купив у «коммерчествующей публики очень уважительное доверие».
«Пассажбот» не смотря на то, что судно и не быстроходное, имел то преимущество, что имел возможность везде приставать, в то время как пароходам Берда, прибывавшим в Кронштадт, не разрешалось продвигаться дальше определенной территории из опасения «огненного извержения». Изобретение Сутырина имело для собственного времени без сомнений громадное значение, заменив собою каторжный труд бурлаков.
Однако оно не вошло в потребление. В это же время кредиторы Сутырина ожидать не хотели и он должен был в 1823 г. реализовать собственный изобретение.
Но клиенты не заплатили ему следуемых денег и Сутырин, опасаясь подвергнуться личному задержанию за долги, предпочел скрыться. О предстоящей его судьбе сведений не сохранилось.
Среди крепостных изобретателей начала ХIХ века надлежит назвать кроме этого М. Г. Калашникова, награжденного министерством внутренних дел 1500 руб. «за занятия и полезные труды». Обладатель Калашникова, помещик Кардовский, не мешал в выдаче вольной собственному гениальному крепостному.
Юный изобретатель поспешил в Санкт-Петербург, где его ожидал последовательность неприятных разочарований. Представленные им модели и проекты были встречены насмешкой. Калашникова задавали вопросы «где он обучался технике», подмечая наряду с этим, что занятия для того чтобы рода являются уделом только «людей, известных собственной ученостью и не мужицкое это дело».
Но, Калашников продолжал настойчиво трудиться, с мужеством преодолевая неприятную потребность. Он изобрел машину для удаления воды из плашкоутов, на которых держались мосты в Санкт-Петербурге, им открыт новый метод подъема воды на громадную высоту, и способ лугов и орошения полей посредством воды из озёр и рек.
Калашников сделал успешные модели Тучкова, Сампсоньевского и Исаакиевского мостов. В течение 25 лет судьбе в Санкт-Петербурге гениальный изобретатель, борясь с жёсткой потребностью, был должен заниматься «различными мелочными торгами», завершив собственную жизнь в дворниках у какого-либо торговца.
К числу самоучек изобретателей первой трети ХIХ века в собственности кроме этого Михаил Федоров, крепостной гр. Лаваль. Он изобрел маленькой пароход особенной конструкции, на котором совершил путешествие по всему Ладожскому озеру, прибыв в Санкт-Петербург в июле 1836 г. Толпы народа планировали смотреть на самодельный пароход, находившийся у дачи Лаваль на Аптекарском острове; Федоров давал всем интересующимся объяснения, показывая, что пароход «очень прекрасно идет против течения», материалы же по его сооружению обошлись всего в 500 руб.
А. Г. Лаваль приобрела данный пароход. Предстоящая участь его изобретателя мне малоизвестна.
Любопытна будущее другого крепостного изобретателя, Кирилла Соболева. Столяр костромского помещика, отставного капитана Макарова, он в первый раз обратил на себя внимание придуманной им механической пожарной лестницей.
Слух о его свойствах дошел до правительства и петербургскому губернатору было повелено снестись с помещиком об отпуске Соболева на волю. Но Макаров запросил за его отпускную надел земли, принадлежавшей городу Любиму, Ярославской губернии.
В то время, когда же это домогательство, как незаконное, было отклонено, Макаров отказался от выдачи вольной крепостному изобретателю и только настойчивые требования правительства побудили помещика отпустить Соболева на волю, за это обладателю его были выданы, по его требованию, три рекрутских квитанции, по числу «душ» мужского пола, составлявших семью отпускаемого. Наконец 28 марта 1811 г. Соболев, вместе с женой и двумя сыновьями, взял свободу.
Но, скоро обнаружилось, что Макаров, не включив в отпускную тринадцатилетнюю дочь Соболева, начал требовать с него уплаты за нее оброка, угрожая, в другом случае, Реализовать ее на сторону. «Кирилло Васильевич, — писал помещик собственному бывшему крепостному, — ты шельмовским своим упорством снова забыл, что тебе надобно отправить за прошедший год оброк. Если ты не отправишь по первой же почте, то дочка твоя будет запродана и выдана».
Об этом поступке Макарова было увеличено до сведения правительства и помещику было приказано срочно выдать отпускную дочери Соболева. Наряду с этим Макаров был предотвращён, что «если он с подобными правилами будет поступать в управлении другими собственными крестьянами», то его имение будет забрано в опеку.
Эта угроза заставила, наконец, Макарова выдать девочке вольную.
Отпущенный на свободу изобретатель усердно трудился. В 1826 г. Свиньин, ревностный покровитель «отечественных самородков», информировал о новых изобретениях «русского механика».
К этому времени в числе изобретений Соболева были: заводской духовой мех, полировальная машина, мельница на древесных жерновах, наконец, «лодка, приводимая в воздействие тремя лицами, заменяющими десять гребцов». «Все автомобили, — информировал П. Свиньин, возможно видеть на практике в квартире Соболева, живущего по Мойке, между Конюшенным мостами и Полицейским, в доме Тирана, № 9».
Много лет бесполезно хлопотал о собственном освобождении и шереметевский крепостной Иван Александрович Батов, первый инструментальный мастер собственного времени. Современники именовали Батова «русским Страдивариусом», полагая, что «по окончании известных итальянских мастеров, русский мастер Иван Батов, Само собой разумеется, занимает ведущую плозицию», «Чистота отделки Батова доведена до высшей степени совершенства, — писали о нем, — в гарнировке древних инструментов он не имеет равного».
Шереметев разрешал собственному крепостному трудиться лишь для выдающихся музыкантов той эры. «Так, — отметили современники, — известные виртуозы того времени: Хандошкин, Тиц, Френцель, Фодор, а потом Роде, Бальо, Лафон, Ламар, Борер и множество вторых пользовались мастерством Батова, которому они отдавали полную справедливость».
Мастерская этого превосходного живописца помещалась на Караванной ул., в убогой квартирке с чёрной нечистой лестницей, выходившей во двор. Вся мастерская была завалена кусками полезного дерева, футлярами от инструментов, скрипками и виолончелями.
Они лежали долгими последовательностями на столах, висели на стенах. «Это напоминало известную мастерскую из повести Гофмана «Скрипка работы Кремонской», — записал один из современников. Но, не обращая внимания на собственную славу, Батов оставался в крепостной зависимости у Шереметева.
Собственному своенравному обладателю Батов поднес в один раз превосходную виолончель, над которой он неустанно трудился более чем полугода. Приглашенный Шереметевым известный музыкант Ромберг «В присутствии многих иностранных артистов и русских с любопытством осматривал инструмент, трижды садился играть на нем и трижды предлагал вопрос: «Совершенно верно ли данный мастер делал его?» Только затем Шереметев выдал Батову долгожданную «вольную».
Ему было тогда уже около 60 лет.
Безрадостную долю самоучек-изобретателей того времени оптимальнее характеризуют слова одного современника, посетившего в 1820 г. некоего «страстного механика», жившего на Гороховой ул., «на чердаке, по нечистой лестнице», в доме Таирова (где жил в 30-х годах А. С. Пушкин). «Пламенная душа его, утомленная неудачами и препятствиями, читаем мы, — ожидает внимания, как иссохший цветок целебного дождика. Капля — и он расцвел паки либо погиб на веки.
Уже румянец пропал на щеках его, взгляд прежде яркий, исполненный огня, начинает тускнеть, наружность приемлет вид мрачный; в семействе его — не задолго пред сим мирном, радостном, появляются неудовольствия — одним словом, бедный, он на краю пропасти».
