Возрождение крестьянских выходов на юге россии как следствие крестьянской войны

Серьёзным следствием Крестьянской разорения и войны от зарубежной интервенции явилось восстановление крестьянских выходов в южной части России в условиях действия указа об их общегосударственном запрещении.

Нам уже приходилось отмечать крестьянские переходы в Елецком уезде весной 1592 г., спустя 11 лет по окончании издания указа Ивана Грозного о заповедных летах и незадолго до принятия указа Федора Ивановича о учреждении писцовых и повсеместном запрещении выхода и других правительственных книг основанием крестьянской крепости. То заслуживали переходы, продиктованное жаждой правительства «прибрать» во снова выстроенный Елец казаков и стрельцов, по в ходе их помещики и крестьяне в какой-то мере руководствовались статьей 88 Судебника 1550 г. о крестьянском отказе.

Опять с крестьянскими переходами в Елецком уезде мы видимся в 20-х годах XVII в. Тогда появилось дело между елецкими боярином и служилыми людьми И. Н. Романовым, которого ельчане обвиняли в захвате их земель и незаконном вывозе крестьян. Красочно писали о постигшей их беде елецкие служилые люди в собственном коллективном челобитье: «…отправили к вам, правителем, бить челом начав плакать, какового, правители, нам было разоренья злое от Литвы и от ваших царёвых недругов, и оне нас попленили на одно время, а нынешнему, правители, плену, каков теперя над нами плен от крестьян Никитича и Ивана людей, и финиша нет, пущи нам стало крымской и нагайской войны, во всем Елетцком уезде не оста- лося за нами, холопами вашими, бобылей и крестьян третьева жеребья, вывезли в его боярскую вотчину и в новыя слободы, которая вотчина и новыя слободы написаны в этот челобитной» .

В ходе расследования стало известно, что последовательность крестьян елецких помещиков, не ждя до тех пор пока их вывезут в боярскую вотчину насильно, вышли «с отказом» за И. Н. Романова. При обыске дети боярские Абрам Овсяников и другие, всего семь человек, сообщили «по царёву крестному целованию»: «…в прошлом де 136 (1628)-м году о Николине дне вешнем шол де с Ельца в Донков ельчанин сын боярской Свирид Заборовской», что «им сказывал, что поместье у нево на Ельце на речке , на Ренце, а подошли де близко новые слободы боярина Ивана Никитича, и его Свиридовы крестьяне ему, Свириду, отказали — прожити де за ним не мочно, и вышли за боярина за Ивана Никитича крестьян ево семь человек (курсив мой.— В. К.), а он де Свирид с братом и с сыном идут в Донков кроме этого места себе искать, а на Ельце де им прожить не мочно» .

Из этих обыскных речей направляться, что крестьяне елецкого помещика Свирида Заборовского покинули его, осуществляя собственный право на переход: они «отказали» ему и «вышли» за боярина И. Н. Романова, приведя и обосно-, вание собственных действий — «прожити де за Htfto (Свиридом Заборовскпм.— В. К.) не мочно». Новые боярские слободы придвинулись прикасаясь к поместьям елецких служилых людей, крестьянам которых угрожало или разорение, или насильственный вывоз со стороны боярской крестьян и дворни, уверенных в собственной безнаказанности.

Появлявшись перед таковой печальной альтернативой, крестьяне С. Заборовского поспешили «отказать» собственному помещику и «выйти» за могущественного боярина. Всего вышли от С. Заборовского семь человек, его поместье совсем запустело, так что помещик с сыном и братом должен был покинуть его и отправиться «места себе искать» в Данков.

Увлекательные материалы сохранились об «отказах» крестьян другого елецкого помещика Филиппа Тюнина. При обыске сыц боярский Иван Колшаков и казак Панка Наумов сообщили: «…слышали они, что из-за ельчанина из-за Филипа Тюнина крестьяне отказались за боярина га Ивана Никитича… и каковые де крестьяне не похоте- ли итти из-за Филипа (курсив мой.— В. К.), и тех де крестьяне и боярские люди вывезли из-за Филипа очень сильно, а хто имянем, крестьян вышли, и ково имянем очень сильно вывезли, и про иное ни про что болыпи тово они не ведают и не слыхали» .

Тут четко различаются две группы крестьян: «отказавшихся» из-за Ф. Тютана за боярина и тех, кто «не похотел итти из-за Филипа», вывезенных крестьянами и боярскими людьми насильственно. «Отказавшиеся», разумеется, последовали примеру крестьян С. Заборовского и не стали дожидаться применения насилия и реализовали, не смотря на то, что и на грани, собственный право на переход.

О той процедуре, которой сопровождался переход крестьян Ф. Тютина, определим из «распросных речей» Лебедянского пушкаря А. Ханыкина. «В прошлом 136 (1628)-м году перед Троицыным днем,— продемонстрировал А. Ханыкин,— был я в вотчине боярина Ивана Никитича Романова в селе Романове Городищи по присылке тово села приказчика Кондратья Филипова для того: была за мною тово ж села Романова Городища крестьянина Гришки Побежимова запись, и приказал мне приказщик Кондратей с тою записью быти к себе на Романова Городища. И как я с тою записью на Романово Городища приехал, и слы- шел я от приказщика от Кондратья и от боярских крестьян, что пришли в вотчину боярина Ивана Никитича из Елецкого уезду из-за ельчанина из-за Филипа Тюнина крестьяне и принесли с собою запись, какову на себя запись дал тем крестьяном Филип Тюнин, и тоё запись при нем, Алимпейке, приказщик Кондратей чол вслух.

И в той записи слышел Алимпейко написано: жити крестьяном за Филипом урошные лета, и буде кому крестьяном за Филипом ТюниныМу отжив урошные лета, не поживетца, и им из-за Филипа вольно итти, где похотят (курсив мой — В. К.). И ту запись у меня, у Олимпей- ка, боярина Ивана Никитича приказщик забрал туто ж к себе, а какое количество крестьян в зациси числом по имяном записано, тово я, Алимпейко, не помню» .

В обыскных речах А. Ханыкипа завлекает внимание известие о записи, принесенной с собой крестьянами Ф. Тюнина, «какову на себя запись дал тем крестьяном Филип Тюнин». Содержание ее передано А. Ханыкиным.

Разумеется, речь заходит о какое количество записи, одной из тех, каковые заключались на колонизуемом юге между кре- отьянамп-новопорядчиками и помещиками, заинтересованными в получении рабочих рук. В соответствии с данной записи, крестьяне, порядившиеся за Филипа Тюнина, обязывались прожить за ним определенный срок — «урошные лета», по истечение которого обретали право , если им «не поживетца» (т. е. в случае если условия судьбы у помещика окажутся для них почему-либо негативными.— В. К.) «вольно итти где похотят».

Крестьянское же «хотение», свободное волеизъявление на переход, являлось, как мы выше продемонстрировали, наиболее значимым элементом крестьянских законных вывозов и выходов. Крестьяне на юге, переходя от одного господина к второму, старались выговорить себе при составлении какое количество лучшие условия, чем прежде, и новые господа, скрепя сердце, шли на удовлетворение их требований, испытывая острую потребность в рабочих руках.

Остается неясным, отжили ли крестьяне Ф. Тюнина оговоренные урочные лета либо нет. Если судить по тому, что в деле не выяснилось ни записи, ни перечня с нее, онп вероятнее перешли в романовскую вотчину, не ожидая истечения положенного срока.

Лебедянский пушкарь А. Ханыкин, вызванный приказчиком К. Филиповым в с. Романово Городище, при приеме отказавшихся из-за Ф. Тюнина крестьян выполняет роль осознанного. В данной роли ему приходилось выступать и ранее — у него хранилась порядная запись крестьянина Гришки Побежимова, составленная или при приходе его в с. Романово Городище, или принесенная им от ветхого господина.

В присутствии А. Ханыкина приказчик просматривал вслух порядную запись, принесенную крестьянами, «отказавшимися» из-за Ф. ‘Тюнина. По-видимому, А. Ханыкин как понятой удостоверил предъявление крестьянами Ф. Тюнина порядной записп, по окончании чего романовский приказчик забрал ее к себе, дабы тем вернее укрепить за И. Н. Романовым новых крестьян.

12 ноября 1628 г. царь Михаил патриарх и Федорович Филарет указали отправить И. Я. подьячего и Вельяминова А. Ильина «досматривати в новых слободах» И. Н. Романова — переписать бобылей и крестьян и расспросить их «хто именем древние крестьяне баярина Ивана Никитича тут сейчас живут и где наперед тово жили, и хто именем бобылей и прихожих крестьян порознь в деревни и те новые слободы пришел, либо их вывезли очень сильно, и из- за кого именем и кто их вывозил, и каким обычаи хто вывезен, и древние ль они крестьяне тех людей, из-за ково пришли собою, либо которых очень сильно вывезли, либо же и за темп людьми были прихожие же, и [хто] из-за кого пришел и по каким крепостям за ними жили, и какое количество лет хто за кем жил». Потом И. Я. Вельяминову и А. Ильину предписывалось , если в новых слободах «объявятца по росписи» крестьяне Филипа Тюнина, расспросить их «сколь в далеком прошлом из-за Филипа Тюнина в вотчину боярина Ивана Никитича пришли, либо их очень сильно вывезли, и запись у них на Филипа Тюнина имеется ли, что им отжив за ним за Филипом урочные лета и будет им вперед за нпм за Филипом не поживетца, и им из-за нево из-за Филипа вольно итти, где похотят, и тое у них запись велено им досмотрити; да и у иных крестьявГ таких записей велено им досматривать, и те все записи велено у них поимати и привести им с собой к Москве»

Требование собрать порядные эаписи у крестьян Ф. Тюнина и других помещиков, в которых предусматривалась возможность крестьянских переходов, и привезти их в Москву говорит о том, что с крестьянскими переходами на юге вынуждены были принимать во внимание не только местные помещики, но и правительство.

Крестьяне Ф. Тюнина так и не были разысканы. Романовский приказчик попытался заблаговременно укрыть их в укромном месте. Не обращая внимания на всю очевидность насилий и злоупотреблений со стороны боярских приказчиков, крестьян и дворни, дело было решено патриархом Филаретом, благоволившим собственному родственнику, в пользу боярина И. Н. Романова.

Не смотря на то, что крестьянский выход и был запрещен в общегосударственном масштабе в конце XVI в., но на юге он, пускай в очень сильно ограниченном и модифицированном виде, существовал и в конце 20-на данный момент годов XVII в. Возможность крестьянских переходов намерено оговаривалась при поряде, и соответствующие условия вносились в порядные записи. В 1633 г. среди арзамасских крестьян показались кроме того слухи о скором неспециализированном разрешении «выхода» царёвым указом по случаю рождения царевича Алексея 31.

В следствии на юге складывалась обстановка, во многом похожая на ту, которая имела место в 1601 — 1602 гг., в то время, когда Борис Годунов частично разрешил крестьянский выход. Южные помещики еще как-то имели возможность мириться с крестьянскими переходами в собственной среде, но положение быстро изменялось, только рядом оказался большой привилегированный вотчинник.

Обещанием «льгот», угрозами, в противном случае и прямым насилием он переманивал к себе крестьян соседних помещиков, обрекая некоторых из них на скитальческую судьбу, потому что поместья их всецело пустели. В вотчину боярина И. Н. Романова было вывезено из-за елецких детей боярских и поместных казаков 188 крестьян «да 4 жонки да 2 девки», не считая вышедших добровольно либо на грани насильственного вывоза 32.

Поэтому южные помещики заботились не столько об отмене урочных лет, каковые некое время были кроме того для них удачными, разрешая удерживать за собой беглых из центра, сколько о пресечении боярских своеволий и проведении в судьбу общегосударственного указа о прикреплении крестьян.

Наличие рудиментов крестьянских переходов в сочетании с урочными летами выяснило и в первой половине XVII в. намного более низкий уровень крепостнических взаимоотношений на юге если сравнивать с центром. Попытка центральных правительственных органов распространить крепостнические нормы, сложившиеся в центре, на южные районы и в 30-х годах XVII в. не всегда приводила к успеху33.

Ключевую роль в этом сыграла наровне с разорением от зарубежной интервенции, колонизационными потребностями и набегами татар и Крестьянская война начала XVII в., захватившая по большей части южные районы России.

Некое тормозящее влияние на темпы закрепощения на юге оказал и указ о запрещении раздавать поместья в ряде южных уездов служилым людям и московским дворянам из вторых районов, не столь подвергшихся разорению на протяжении Смуты и не страдавших от татарских набегов. На данный указ ссылались в 1632 г. орля- нин П. В. Цуриков и другие: «А по твоему царёву уложенью за отечественное разорение, что отечественный город Орел разорен, столичным дворяном и различным городом на Орле поместей давать не велено.

А велено, правитель, на Орле испомещать орлян, что мы, холопи твои, бедны и разорены и беспоместны, в собственном го[ро]де не испомещены; а в иныя городы, опричь собственного города, не разрешены войти» 34. К 1637 г. в перечень таких «заказных» южных городов входили Воронеж, Елец, Курск, Оскол, Новосиль, Ливны, Рыльск, Карачев, Волхов, Орел, Мценск, Лебедянь. По предполо^ё- нию А. А. Новосельского, в него должны были входить кроме этого по крайней мере Валуйки, Белгород, Путивль *

Этим указом было приостановлено на время проникновение на юг служилых людей из центральных уездов с более развитым крепостничеством, стремившихся внедрить в собственных новых владениях крепостнические порядки, характерные для центра России. Исключение было сделано только для южных владений боярина И. Н. Романова.

Прошедшая Крестьянская война и последующая напряженная ситуация на юге, неупорядоченность поземельных взаимоотношений, относительная слабость местного правительственного аппарата, большие разорения, причиненные набегами татар и польскими захватчиками, настоятельные потребности обороны — все это стало причиной замедлению восстановления тут крепостнических взаимоотношений. В случае если феодалам в центральных, северо-западных и северных районах страны, совершив общее описание середины 20-х годов XVII в., удалось стабилизировать положение и по большей части ликвидировать последствия Смуты, то на юге конфликты, появившиеся на протяжении Крестьянской войны, разрешались еще в 30-х годах.

Тогда же тут еще бытовали пережитки крестьянских переходов, с которыми вынуждены были принимать во внимание и местные помещики, и столичное правительство. Общекрепостнический кодекс в виде Соборного уложения 1649 г., как уже отмечалось в исторической литературе, господствующий класс смог принять только спустя 4 десятилетия по окончании восстания Болотникова.

И в данной задержке важную роль сыграло положение на юге. Слова В. Н. Татищева, которыми он более двухсот лет назад заключи^ рассмотрение восстания Болотникова, что и «через 2 десятилетия чуть оное пламя утушить имели возможность» , в свете сообщённого наполняются в полной мере настоящим содержанием.