Невероятные приключения митти канта в краю шампанского

На протяжении аккуратной, булыжной набережной Сены, мимо расцветающих деревьев, меня влечет, как будто бы маяк, белоглавая башня собора. Она подзывает меня колокольным звоном, отбивая восемь утра.

Это собор Петра и Павла. В нем имеется незаконченность, незавершенность, но войди в него — он не разочарует.

// stef-like.livejournal.com

Я ничтожен. Я жалок. Я — лилипут в стране великанов. Я не хозяин, я раб. Огромные ворота нависают нужно мной. Я вхожу в мелкий дверной проем.

В случае если это дом Господа на Земле, желал бы я видеть его обитель на небе.

По среди нефа, между последовательностями колонн, я бросаю собственный ничтожный взгляд. Готические арки вонзаются в потолок, одна за одной.

Высокие потолки заставляют мысли парить в вышину, к самому небу купола. Он мерцает многообразием цветных витражей.

Тут зарождались белые солдаты с красным крестом — тамплиеры (фр. храмовники).

У тех людей не было интернета — они имели возможность 15 лет напролет рисовать на стеклах и тесать камень. Их труд неоценим так, что глядя на него через призму сегодняшней прагматичности, может показаться тщетным.

Но, на данный момент их работа будоражит душу — это рукотворный труд, за ним стоит человек. То был век великих людей. на данный момент век великих достижений.

Великие успехи не имеют лица — мы культура весов. За производством стекло-цементного сооружения стоит машина — не мы.

По отдельности мы в меньшей степени Робинзоны Крузо, чем мы были столетия назад. Тогда, взглянуть на эти анфилады, колоннады, нефы можем ли мы сообщить: В том направлении ли идем? Будут ли отечественные творения восхишать, будоражить сознание потомков либо будут немы?

Может ли культура комфорта создать то, чем возможно вот так, проходя, восхищаться?

Я шагаю по булыжной мостовой мимо множество баров и миниатюрных кафе. Они заполнены. Французы запивают будний сутки кофе и заедают круассаном. Интересные взоры шарят на меня, правильнее на мой разбухший от роликов портфель. Я плутаю по древним улочкам Труа.

В окружении сказочных домов с фахверками, распростерший руки, касаюсь обоих сторон — так узки эти улицы, строения смыкаются над головой. И мрачно. В конце виден только силуэт прохожего, идущего на встречу. Нам бы с ним разминуться. Господин, вы потерялись?

Скрываетесь? Вы гугенот либо торговец может какой? Я не осознаю — отвечает он мне по-французски.

Французы ни при каких обстоятельствах не знают, если ты говоришь с ними не по-французски. Спросите ли вы у них по-английски либо на втором языке, они будут отвечать тебе на французском. Лишь его жесты будут понятны тебе.

Француз чувствует себя, как неподготовленный студент на экзамене. Он робеет, краснеет, что-то лепечет. Все норовит куда-то подсмотреть.

Но все же весьма желает и пробует ответить.

На основной площади Маршал Фош струятся людская и фонтаны жизнь. Дети играются, крутится карусель.

Над всем этим с фасада мэрии Меневра отмеривает свободу, равенство, братство либо смерть.

Рядом базилика Сен-Жан дю Марше. Она текуча, как перевернутый сталактит. Зайдя, я не нашёл ничего увлекательного. Стоит остаться снаружи, наблюдать как к небу стекает гор, выточенная в тысячи миниатюрных подробностей.

Охладить себя питьевой водой из водоема с краю маленькой площади, наоборот входа в церковь. Уж не знаю, стоило ли распинать одного, но я бы сам залез на крест и вбил бы в себя несколько гвоздей, если бы знал, что так вдохновлю людей.

Между главной торговой улицей Эмиль Золя и кошачьими улочками протянулась вторая, не меньше старая церковь. Яркая, на вид ничем не примечательная.

У входа, ветвистое дерево вплетается в воздух, чистую словно бы помыслы монаха.

Идея о ярком сбивают лишь две французские студенточки, в юбочках воблипку, с ярко-красной помадой на губах. Одна, радуясь глазами, смущенно отвернула взор карих глаз, обращенный по всей видимости на меня…

Я вошел в церковь. Ко мне на встречу подошла приятная, юная старуха и прощебетала по-французски:

Quel votre origine?

Russe — ответил я.

Сунув мне бумажку на русском с описанием истории церкви, она медлительно отошла в сторонку. А я побрел, разглядывая любой уголок, просматривая бумажку, думая о красных напомаженных губках француженки.

Меня удивляла протяженность (60 метров) церкви с её низким потолком и искривленным влево фасадом — часть была достроена позднее. Я не мало видел церквей, но таких витражей… ясные окна в мягких серых тонах, преломляют чудотворный свет, заставляют отбросить безнравственные помыслы о французских юбочках в облипку.

Чистым разумом я наблюдаю на распятие Христа, Крещение Иоанна и другие библейские сюжеты. Картинки заигрывают со мной дневным светом.

Колокола, звонкими раскатами звучавшие в ушах обитателей древнего города, мерно покоятся под вековой пылью. …потому что я един со всем Человечеством, а потому не задавай вопросы, по ком звонит колокол: он звонит по Тебе — пролетает в моей голове фраза Хемингуэя (да, я просматривал). Правда колокол уже не звонит.

Пожалуй, и целый мой рассказ о городе Труа, но что хочется отметить… только то, что помыслы мои чистыми были не продолжительно. Катясь в обратном направление к себе, по ровной булыжной мостовой торговой улицы Эмиля Золя, я повстречал все ту же француженку с красной помадой на губах, сейчас она была одна… ее кликали Амандин…

фрагмент из фильма \


Читать еще…

Понравилась статья? Поделиться с друзьями: