Советские историки уделяют громадное внимание восстанию И. И. Болотникова. Ими найдены увлекательные материалы \ написан последовательность работ, среди которых особенное место занимает фундаментальное изучение И. И. Смирнова2, совершена нужная дискуссия3.
Но горячо споря по географии восстания и проблемам хронологии, характере его исторических последствий и движущих сил, они ограничиваются самыми неспециализированными суждениями когда дело доходит до анализа программы восставших. Само собой разумеется, употребляя данный термин, мы не должны упускать из вида, что о программе в собственном смысле слова сейчас сказать не приходится, речь заходит по сути о программных требованиях, стихийно выдвигавшихся восставшими и оформлявшихся на протяжении перемещения.
До сих пор не прослежено проведение и формирование в судьбу этих требований, не вскрыты принципиальные отличия программных холопов и требований крестьян от программных требований дворянских участников восстания, обусловившие в конечном итоге их переход на сторону В. Шуйского. Более того, в книге Д. П. Маковского социально-политические вопросы восстания И. И. Болотникова приняли неверный нюанс4.
Исходя из этого в полной мере вовремя, на отечественный взор, приступить к их конкретному изучению, применяя новые архивные и сравнительно не так давно опубликованные источники.
Главные политические и социальные требования восставших времени наступления на Москву сохранило Продолжение Казанского сказания, найденное М. Н. Тихомировым: «Той же окаянный Петрушка посла пред собою из Путивля под Москву Ивашка Исаева сына Болотникова, и возмутишася во государствах тех и во градех людие, глаголя: «Идем вси и приимем Москву и потребим живущих в ней и владеем ею, и поделим домы вельмож и сильных, и благородныя жены их и тщери приимем о жены себе»» .
Это превосходное место из сказания — исходная точка анализа. В случае если отбросить ошибочное утверждение о посылке И. И. Болотникова из Путивля к Москве «царевичем» Петром, то из него вырисовывается цель восстания как захвата власти в столице и совершения политического и социального переворота: истребления господ, раздела и конфискации их имений.
Все это уже отмечалось в исторической литературе. Перед нами стоит задача пойти дальше: во-первых, выяснить примерное время выдвижения этих требований и масштабы их действия, иначе говоря появились ли они сначала восстания либо на определенном его этапе и распространялись ли на всю территорию, охваченпую перемещением, па всех гос под либо нет; во-вторых, проследить, как они осуществлялись на практике восставшими, другими вождями и самим Болотниковым и какое влияние оказали на требования, сформулированные под Москвой; в-третьих, узнать, как дробили, в какой форме восставшие обладали забранной у господ движимой и недвижимой собственностью.
Нечего сказать, что это тяжёлые вопросы, нерешенные и в значительной степени кроме того непоставленные. И. И. Смирнов обошел их молчанием, ограничившись констатацией ожесточенной борьбы за почву и указанием на разорение поместий восставшими6.
Авторы комментариев к «материалам и Документам» по восстанию Болотникова применительно к этому месту сказания пишут достаточно туманно «о ликвидации феодальной земельной собственности методом обращения феодальных имений в достояние восставших» 7. Недочёт документальных материалов не давал возможности исследователям конкретизировать собственные мысли.
Самый полно события происхождения восстания на юге летом 1606 г. изложены в «Новом летописце» и Карамзинском хронографе, у К. Буссова и в неизвестном британском донесении. В «Новом летописце» о начале восстания говорится в главе 124 «О измене царю Василию городов и о разсылке».
Тут инициатива восстания в согласии с действительностью отведена князю Г. Шаховскому, путпвльскому воеводе, что заявил путивль- цам, что «царь Димитрий жив имеется, а живет в прикрыте: боитца изменников убивства» . За Путивлем восстали Чернигов, Стародуб и другие северские города. К рассказу Нового летописца примыкает известие К. Буссова, кроме этого отводящего князю Г. Шаховскому главенствующую роль в возбуждении путивлян и в выдвижении лозунга борьбы за «царя Дмитрия».
В созданном ими войске, во главе которого был поставлен И. Пашков, объединились вызванные с «поля» местные помещики и казаки, служилые люди . В Карамзинском хронографе нарисована более неспециализированная картина начала восстания, но и в нем в качестве основных моментов указано на отпадение от царя Василия украинных, польских и северских целование и городов креста их обитателями «царю Дмитрию». Создатель британского донесения, не смотря на то, что и связывает ошибочно начало восстания в Путивле конкретно с Молчановым, достаточно правильно вскрывает мотивы, побудившие путивлян и обитателей вторых пограничных городов выступить против центральной власти.
Они восстали «в качестве протеста против того великого угнетения, которое терпели от Москвы окраины и отдаленные места России, что выразилось в первую очередь в убийстве их царевича, а после этого избрании нового царя без уведомления их о обстоятельствах низложения первого и без запроса о их согласии на избрание последнего. Благодаря этого они воспользовались случаем, дабы отказаться от верноподданнической присяги, и решили "настойчиво попросить" у столичных (правительства) отчета о прошлых деяниях».
Они «принесли новую присягу предполагаемому в живых Димитрию». Наряду с этим восставшие южане руководствовались кроме этого и собственными денежными заинтересованностями, не хотя терять податных привилегий, дарованных им Лжедмитрием I, высвободившим их в признательность за помощь «от налогов и податей в течение 10 лет» .
В свете этих данных ярким предлогом для выступления на юге летом 1606 г. явился отказ от присяги самых широких слоев пограничных городов — посадских людей, крестьян, казаков, служилых людей по отечеству и по прибору. Их толкали на выступление боязнь кары от боярского царя за помощь, оказанную ими прежде самозванцу, рвение сохранить полученные от него привилегии, обида за то, что серьёзное дело избрания нового царя было решено в Москве без их участия а также уведомления.
Всех их на начальной стадии перемещения объединяла неспециализированная неприязнь к боярскому царю В. Шуйскому. Политическое требование его передачи и свержения власти «царю Дмитрию», т. е. в руки восставших, стояло на первом замысле и объединяло разнородные социальные слои, принявшие участие в восстании.
Из этого, само собой разумеется, не нужно, что антифеодальные выступления тогда не имели места. Убийство белгородскими «мужиками» (посадскими людьми) собственного воеводы, князя П. И. Буйносова-Ростовского, в июле 1606 г. говорит об обратном В Борисове был убит М. Б. Сабуров, а ливенский воевода М. Б. Шеин «утек душою да телом, а животы ево и дворянские пограбили» . На Осколе «воровские люди» убили воеводу И. М. Бутурлина и И. И. Безобразова. Приехавший ко мне из Москвы с «царёвой финансовой казною» Солдат Трескин был ранен из пищали в бок, связан и отведен в Путивль, что являлся центром восстания .
Но эти выступления носили стихийный темперамент, не взяли еще программного оформления и распространялись в первую очередь на дворян и воевод, служивших В. Шуйскому. Если бы сначала перемещения антифеодальные элементы побеждали, то путивльские помещики не выступили бы монолитно на стороне восставших, отправившись с И. Пашковым в район Ельца.
Таково было положение вещей до прибытия Болотникова. С вводом в научный оборот Вельской летописи оно Возможно датировано достаточно совершенно верно: «…в осень пришел под Кромы из Путивля всему злу преступник и завотчик и всех злых дедушка глава Ивашко Болотников», тогда как как мы знаем, что боевые действия велись уже все лето . Приход И. И. Болотникова отнюдь не сопровождался немедленной перестройкой программы в агтифеодальном замысле.
Болотников, как явствует из той же Вельской летописи, воспринял политический лозунг свержения В. принесения и Шуйского присяги «царю Дмитрию»: «И в ту же пору учинилася весть скоро царю Василию Ивановичю всеа Русии, что преступник, Столичного страны изменник, Ивашко Болотников собрався с преступники з донскими казаки и се- верскими людьми учал северские города заходить и при- водитЬ к крестному целованию к воровству» . Появление Болотникова, так, не означало внесения в среду восставших готовой антифеодальной программы, выработанной им на протяжении заграничных странствий, как думал И. И. Смирнов . Тяга к свободе, воле уже жила в сердцах восставших, стихийные антифеодальные выступления проходили сначала перемещения. Одновременно с этим приход Болотникова с многочисленным казачьим отрядом непременно содействовал усилению антифеодальных настроений и оформлению их в конечном итоге в программные требования.
Как раз эту стадию и отразил «Новый летописец» в главе 129, отделенный от главы 124 пятью главами и носящей знаменательное наименование — «О побое и разорении служивым людем от холопей собственных и крестьян». Создатель Казанского сказания, связывавший социальные требования перемещения с полосой наступления Болотникова, как заметим, отражал настоящее положение вещей.
Для изучения требований восставших, обнаружения разных течений в повстанческом лагере нужно разглядеть маршруты их перемещения на время и Москву прихода к стенкам столицы. Эти вопросы, относящиеся на первый взгляд к сфере боевых действий, в это же время имеют самое яркое отношение к формулированию восставшими собственных программных требований.
Различные точки зрения высказаны в исторической литературе о дорогах перемещения восставших на Москву по окончании сражений под Кромами и Ельцом. И. И. Смирнов, основываясь на записках К. Буссова и косвенных свидетельствах русских источников, полагал, что в бою под Ельцом армиями восставших руководил Истома Пашков, что и начал из этого собственный поход на Москву . Болотников же, разгромив царские армии под Кромами, двигался на Москву через Орел—Волхов—Калугу следом за отступавшими царскими воеводами.
Молчание же русских источников об участии Истомы Пашкова в бою под Ельцом И. И. Смирнов растолковывал их неполнотой. Маршрут И. Пашкова определялся им косвенным методом из показаний разрядных книг об отступлении царскпх армий, разбитых под Ельцом, сперва к Но- восили, а после этого к Туле.
Схема И. И. Смирнова была забрана под сомнение Р. В. Овчинниковым и А. А. Зиминым . Эти историки отказывались верить К. Буссову, а молчание русских источников об участии Истомы Пашкова в бою под Ельцом растолковывали тем, что его в том месте и не было, Согласно их точке зрения, Истома Пашков начал собственный поход на Москву не с Ельца, а из района Тулы, как думали в свое время Н. М. Карамзин, С. М. Соловьев и С. Ф. Платонов. Согласно их точке зрения, И. Пашков скоро, еще до взятия Коломны, объединился с Болотниковым, так что ни о каких независимых операциях его и сказать не приходилось.
Найденный нами список из обысков обитателей Переяславля-Рязанского, Пронского и Ряжеского уездов в 1627 г. о поместье литвина Кирилла Троковского разрешил, наконец, совсем решить данный спорный вопрос. Обыскные люди — местные священники и игумен, помещики, крестьяне и приказчики (всего 343 человека) — продемонстрировали, что поместье Кирилла Троковского, расположенное в Ряжском уезде, в Пехлецком стане, в деревне Дубровке, запустело «от тех мест, как с Ельца шол Пашков» .
Тем самым взяло прямое подтверждение известие К. Буссова о Ельце как отправном пункте похода Истомы Пашкова на Москву.
И. Пашков, начав собственный поход с Ельца, миновал Пехлецкий стан Ряжского уезда по пути из Ряжска в Рязань. Среди пленных, забранных правительственными армиями в ноябре 1606 г. «под Коломенском на деле», значился ряж- ский казак Якушко Кузьмин, явившийся под Москву, разумеется, с Истомой Пашковым . Сейчас делается ясно, что именно маршрут И. Пашкова имел в виду патриарх Гермоген, в то время, когда в собственной грамоте от 28 ноября 1606 г. писал, что «восставшие, оскверня всякими злыми делы се- верские городы и пришли в Рязанскую почву…» (курсив мой.— В. К.) .
Так, Рязань, а не Тула, как полагал И. И. Смирнов , стала местом соединения войска Истомы Пашкова с рязанскими служилыми людьми во главе с Прокопием Ляпуновым и подошедшим ко мне из Тулы Г. Ф. Сунбуловым. Как раз тут был выбран «старейшиной» Истома Пашков .
В случае если жившие на пути из Ряжска в Рязань обыскные люди именовали одного Истому Пашкова («как шол с Ельца Истома Пашков»), то в челобитье рязанского помещика Алексея Борзецова уже говорится о совместном походе под Москву Истомы Пашкова и Прокопия Ляпунова, с отведением первенствующей роли Истоме Пашкову: «А как шол под Москву Истома Пашков да Прокофей Ляпунов с Резанью, з дворяны и з детьми боярскими…»
Истома Пашков поставлен в челобитье современника, рязанского служилого человека, на первое место, не смотря на то, что и по родовитости, и по официальному служебному положению он уступал Прокопию Ляпунову. В этих словахA.
Борзецова отразилось фактическое положение Истомы Пашкова в лагере восставших, определявшееся его назначением из Путивля, его боевыми заслугами и, основное, его «поставлением» рязанскими и. тульскими служилыми людьми своим полководцем («старейшиной»).
Вместе с тем Алексей Борзецов ничего не может сказать о соединении Истомы Пашкова и Прокопия Ляпунова с Болотниковым до подхода к Москве. В самые ранних записях разрядных книг кроме этого имя Болотникова не упоминается ни при взятии Коломны, ни при описании битвы под с. Троицким: «И был им (царским воеводам.—B.К.) бой с воровскими людьми в селе Троицком с Ысто- мою Пашковым да с резанцы (курсив мой.— В. К.), и на том бою бояр и воевод побили» .
Приведенные эти всецело согласуются и с указанием Пискаревского летописца о различных дорогах, которыми подошли к Москве Истома и Болотников Пашков: «И как Иванко Болотников да Истома Пашков приходили под Москву из ис и Серпухова Коломны (курсив мой.— В. /Г.)…»
Следовательно, предположение А. А. Зимина и Р. В. Овчинникова о соединении Истомы Пашкова с Болотниковым под Коломной принять запрещено. Оба повстанческих армии шли к Москве до конца самостоятельно.
А. А. Зимин и Р. В. Овчинников, включив И. дворян и Пашкова, следовавших за ним, в войско Болотникова во время наступления на Москву, дали неверную неспециализированную картину восстания, повысили его уровень, степень единства лагеря восставших, лишили измену И. Пашкова и П. Ляпупова тех важных оснований, каковые имела она во все усиливающихся программных расхождениях между ними и Болотниковым.
Получалось так, что чуть ли не В первую очередь похода на Москву дворянские начальники пребывали в подчинении у Болотникова и делали его приказания. И все это случилось без борьбы.
Они как бы добровольно передали ему власть. Одновременно с этим упускалось из виду да и то, как сам Болотников вырастал на протяжении восстания в народного вождя, а возглавленные им антифеодальные элементы — в силу, появлявшуюся талантливой под Москвой в столкновении с Пашковым победить над аристократами, примкнувшими к восстанию в своекорыстных целях.
Чтобы выяснить ту пропасть, которая разделяла Болотникова и этих дворянских предводителей, попытаемся представить себе их действия еще на протяжении похода на Москву, в то время, когда они двигались параллельными дорогами на большом расстоянии друг от друга.
По окончании победы под Ельцом И. Пашков часть военнопленных из царского войска, наказав кнутом и ограбив (так был у него конь отца рязанского помещика Ст. Фомина ), отпустил в Москву, дабы они поведали о собственном поражении.
Одержав победу под с. Троицким, он снова- таки, наказав кнутом и ограбив, распустил, по свидетельству Диаментовского, до 9 тыс. пленных , а также помещиков и их дворню по зданиям, рассчитывая, разумеется, в будущем применять их в собственных целях. Только самые упорные в собственном непризнании «царя Дмитрия» военнопленные аристократы были посланы в Путивль .
Как были непонятыми историками эти действия И. Пашкова, свидетельствует следующий комментарий: «В факте роспуска военнопленных по зданиям проявилось чувство общности восставших с той частью армии Шуйского, которую, по словам Диаментовского, «силой гнали на войну»»39. В конечном итоге же тут проявилось «чувство классовой общности» И. дворян и Пашкова, участников перемещения, с помещиками, пребывавшими йа работе у Шуйского.
В полосе наступления И. Пашкова, к которому в Рязани присоединился П. Ляпунов, восставшие посадские крестьяне и люди, само собой разумеется, убивали помещиков и воевод, сохранявших верность Шуйскому, но нет известий о том, что дворянские предводители осуществляли казни по собственной инициативе. Они предпочитали оставаться в рамках «законности» и отсылали непокорных воевод в Путивль.
Так, в осеннюю пору 1606 г. в том направлении был доставлен из Зарайска Н. В. Измайлов. «Да с Резани Прокопей Ляпунов отправил в Путивль князя Гаврила князь Семенова сына Каркадинова и те (Н. В. князь и Измайлов Г. С. Каркадинов.— В. К.) в Путивле убиты ж» . Эту расправу произвел уже «царевич» Петр, показавшийся в Путивле в конце 1606 г. По другому поступал Болотников.
Тот же В. Диамен- товский говорит о бессердечном преследовании им разбитых царских армий: «…иод Кромами побито 8 тыс. людей Шуйского, гнали и били их в течении 6 миль (курсив мой.— В. К.)» . Кровопролитный темперамент сражения под Кромами отмечен и в Вельской летописи. Болотников, в соответствии с летописцу, «ратных людей и государевых воевод от Кром отбил, а сам в Кромах стал, и ту многая кровь крестьянская (т. е. христианская, в этом случае, нужно разуметь, дворянская.— В. К.) на том бою пролилась» .
