Что касается фактически до города, то он страно красив: в Европе нет другова Санкт-Петербурга.
Карамзин.
Знаменитый пианист Клементи, на заданный ему гр. Орловою вопрос: был ли он уже раз в Санкт-Петербурге, ответил: «Милостивая государыня, приезжают ли ко мне два раза!»
Э. Дюмон.
Крепостному театру, сыгравшему столь большую роль в истории сценического мастерства, посвящен множество исследовательских работ. Исходя из этого создатель не считает необходимым детально останавливаться на этом вопросе, тем более, что в северной столице, обслуженной блестящими императорскими театрами, где выступали не только лучшие русские силы, но и выдающиеся артисты Запада, по существу, было мало места для развития крепостного театра.
Петербургского барина, избалованного высоким мастерством Жорж, Колосовой либо Каратыгина, не могли особенно заинтересовать наивные пьесы «домашнего» театра.
Как установлено все же новевшими исследователями крепостного театра, он воображает собою скорее явление муниципальный, а не усадебной жизни русского дворянства. Произведенный Т. Дынник подсчет продемонстрировал, что из 155 крепостных театров, 52 пребывало в усадьбах и 103 в городах; из них 53 в Москве, 27 в Санкт-Петербурге и 23 было рассеяно по вторым городам.
Но, любой обладатель провинциального театра в большинстве случаев прилагал все старания к тому, дабы его домашний театр максимально был похожим столичный. Домашний театр Баташевых очень напоминал петербургский Громадный театр; камергер Салтыков в собственном имении «Выездном», под Арзамасом, выстроил театр, воображавший правильную копию Эрмитажа, придворного театра в Санкт-Петербурге.
В Санкт-Петербурге же, по сообщению М. Пыляева, в николаевское время крепостные театры были у гр. Васильевой, у Грибоедова, кн. Долгорукова, кн. И. А. Гагарина, гр.
Кемеровского, Резановых, Авдулиных, И. А. Кокошкина, Титова, Комаровых, Бакуниных. К сожалению, дошедшие до нас сведения о лицедеях этих доморощенных трупп весьма незначительны.
Нужно считать, что им жилось не легче, чем их провинциальным собратиям.
Они жили, в большинстве случаев, совсем изолированно в отдельных флигелях, под строгим присмотром. «Делать нечего, — говорит у А. И. Герцена один обладатель крепостного театра, — порядок в отечественном деле — добрая половина успеха; ослабь какое количество-нибудь вожжи — беда: артисты — люди неспокойные. Вы понимаете, возможно, что французы говорят: легче армией целой руководить, нежели труппой актеров».
Целыми днями их мучили бесчисленными репетициями, продолжительными месяцами заставляя с «голоса» выучивать роли наизусть; только в театрах больших бар возможно было встретить грамотного актера. В театр отбирали, в большинстве случаев «известный собою», прекрасных и статных людей.
В соответствии с приказу Шереметева, актрисы его театра набирались «из сирот-девочек», при условии, дабы «они были корпусом и лицом не развращены и притом и грамоте могущие». в один раз были вытребованы в театр «15-ти либо 16-ти лет девочки из сирот, каковые, дабы были из себя получше и не гнусны станом и видом».
Жалования крепостные актеры большею частью вовсе не получали, поскольку жили на всем готовом. И только у богатых вельмож им было положено определеннее вознаграждение. По указу Н. П. Шереметева от 21 марта 1799 г., актерам его театра было назначено жалование в размере от 10 до 60 руб., в год.
Прасковья Ковалева, способная актриса шереметевского театра, а потом «законная» супруга графа, приобретала верховный оклад — 80 руб. Положение его актеров считалось только привилегированным, поскольку 50–60 руб. в год приобретали только управитель и графский камердинер.
Потом зарплаты актеров были еще повышены. Некоторым танцорам прописали жалованья по 115 и 121 руб., а близкой подруге Прасковьи Ковалевой — Татьяне Шлыковой кроме того 313 руб. Помимо этого, шереметевские актеры пользовались улучшенным столом.
В графском доме имелась «низовая дача», после этого «дача против лакеев», другими словами наравне с лакеями, и, наконец, верховная категория — «верховая дача», выдаваемая всем причастным к театру.
Покровительственное отношение графа-мецената к своим актерам исключало возможность телесных введений, каковые использовались только в необыкновенных» случаях и лишь в отношении мужчин. Дамы были от них окончательно избавлены.
Да и как было сечь учениц прославленного европейского балетмейстера Ле Пика, преподававшего в Санкт-Петербурге уроки шереметевским танцорам. Известный актер Иван Афанасьевич Дмитревский обучал их декламации.
Все эти юные жрицы Терпсихоры, носившие неблагозвучные имена Кучерявинковой, Ковалевой, Буяновой, Чечевициной, по приказу Шереметева, в один хороший сутки, превратились в Изумрудову, Яхонтбву, Гранатову, Жемчугову, Бирюзову, Аметистову. Мужчины же стали именоваться — Мраморновым, Каменевым, Сердоликовым и т. д.
Сохранилось любопытное письмо И. А. Дмитревского, докладывавшего Н. П. Шереметеву о итогах обучения драматическому мастерству его крепостного актера Василия Жукова. Дмитревский проходил с ним пьесы «Пигмалион», «Орфей» и «Солиман», но должен был сознаться, что главным препятствием на пути развития таланта его ученика стояло то событие, что Жуков «в русском языке» — «крайне скуден», а без верного знания языка, по замечанию Дмитревского, — «актером хорошим быть очень тяжело».
Екатерина II, побывав в один раз в известном имении Шереметева Кускове на одном из пьес его прославленного театра, заявила, что «это был самый прекрасный и приятный спектакль изо всех, какие конкретно ей когда-либо устраивались». В первую очередь 1790-х годов Н. П. Шереметев стал подолгу жить в Санкт-Петербурге у себя дома на Фонтанке.
С ним прибыли ко мне музыканты и солисты; время от времени вызывались из Москвы и балетные танцоры. Тут, в фонтанном доме, Прасковья Ковалева, ставшая к тому времени официальной фавориткой Шереметева, на концерте, данном Павлу I в феврале 1797 г, произвела такое чувство своим красивым голосом, что удостоена была «императорским подарком» — кольцом в 1000 руб.
Будущее данной крепостной девушки совсем необыкновенна. — Дочь шереметевского дворового Параша Ковалева была воспитана в кусковской школе Шереметевых. Блестяще одаренной девочке дали хорошее образование. Она кроме того сказала по-французски и по-итальянски.
Ее выступления в кусковском театре, под именем Жемчуговой, проходили с громадным успехом. Любовь к музыке и совместные, занятия сблизили ее с ее «господином» Н. П. Шереметевым, В 1801 г. крепостная женщина стала гр. Шереметевой.
Но, тайный брак данный был заявлен только в 1803 г. по окончании рождения сына, будущего наследника огромного состояния. Брак этого «богатейшего в мире вельможи» со собственной «рабынею» произвел на современников необычайное чувство.
Параша Ковалева погибла от чахотки в шереметевском фонтанном доме 20 дней спустя по окончании рождения сына. Ее смерти кн. И. М. Долгоруков посвятил следующие вирши:
Театр чудесный подломился,
Хохлы в нем опер не дают,
Парашин голос закончился,
Князья в ладоши ей не бьют;
Умолкли ласковой груди звуки
И «Крез меньшой» умер в скуке.
И все же снаружи столь блестящий шереметевский театр мало чем отличался от «камедей» провинциального дворянства, наблюдавшего на театр, только как на прихоть, тешившую барское тщеславие.
Как информирует П. Бессонов, Шереметев, в дни собственной юности, имел обычай обходить помещения собственных актрис, забывая у «избранной» собственный платок, за которым он возвращался ночью. Как мы знаем, что у Шереметева было достаточно большое потомство, рожденное от своих крепостных.
В это же время, внешний этикет шереметевского дома лицемерно потребовал соблюдения строгих правил «приличия». В то время, когда в один раз обнаружилось, что ученица шереметевского театра Беляева выезжает из фонтанного дома на уроки к актеру Сандунову в одном экипаже с учеником Травиным, Шереметев был глубоко возмущен тем, что «девка ездила вместе с холостым».
Довольно благоприятные условия судьбы крепостных актеров знатных аристократов, по существу, ничего не поменяли в отношениях господина к своим рабам. Барин-меценат вовсе не считался с людской преимуществом собственного актера.
Так, об известном вельможе Н. Б. Юсупове говорили, что он весьма обожал развлекать своим столичным театром родных друзей-друзей. И в то время, когда заканчивался блестящий спектакль крепостного балета, Юсупов, наряженный в яркий светло синий фрак и напудренный парик с косичкой, «подавал символ».
И в тот же час целый кордебалет, по словам И. Арсеньева, сбрасывал с себя мишурные костюмы, являясь перед зрителем в «природном виде». Таковой финал балетного спектакля приводил гостей в восхищение.
В случае если Юсупов, данный прославленный Пушкиным «приветливый потомок Аристиппа», допускал подобное отношение к своим артистам, то какова же была участь тех из них, каковые принадлежали людям невежественным.
В это же время, среди петербургских обладателей «домашних театров» был множество аналогичных лиц. «Это все мои дворовые парни!» — победоносно кричал, в успешных местах спектакля, некоторый петербургский меценат», обращаясь к зрителям собственного театра.
Имеется кроме этого любопытное описание некоего представления в одном из петербургских крепостных театров начала ХIХ века. — «Где же декорация?» — задали вопрос хозяина зрители, в то время, когда на сцене занавес открыл группы крестьянских мальчиков, из которых любой держал в руках по одной густой и кудрявой березке. — «Мой театр еще весьма нов и домашний Гонзага не поспел собственной работою к моим именинам», — последовал ответ. В то время, когда же наряженный в волчье хозяйское одеяло актер, изображая медведя, заревев, направился по сцене на охотников, огромная датская собака хозяина, с громким ревом и с быстротою, подобно молнии, кидается на мнимое чудовище и грызет его без милосердия.
Кошмар расстраивает все автомобили, лес падает из рук мальчиков, на театре делается смятение, все бегут с рыданием и воплем; зрители одни задыхаются от хохота, другие соболезнуют о страждущем несчастливце. Один лишь замечательной и жёсткой хозяин сохраняет собственный равнодушие, он очень нормально оттаскивает бунтующего Цербера от его добычи и с невинностью золотого века говорит: «Продолжайте, дураки!
Собаку повесим, а в это же время досмотрим, чем кончится!».
